Волков. Гимназия №6
Шрифт:
Номера не было, но я и так знал, что пришел по адресу. Ничего похожего на звонок, конечно же, не имелось — так что оставалось только стучать… без ответа. Вряд ли хозяева решили выйти прогуляться на ночь глядя — так что я решил проявить настойчивость, и грохот тяжелых ударов прокатился вниз по лестнице. Тонкое дерево обиженно застонало, ясно давая понять — еще немного, и я проломлю дверь или вовсе снесу ее с петель.
Внутри, видимо, подумали точно так же — и до моих ушей донеслись торопливые шаркающие шаги.
— Чего надобно? — проворчал недовольный женский голос.
—
— Нету тут никаких Дмитриев… И не было никогда! Ступай, откуда пришел.
Да уж… Мне определенно не обрадовались. Впрочем, после того, что случилось вчера к ночи — неудивительно. Мать Фурсова то ли опасалась возвращения недоброжелателей, то ли готова была гнать прочь вообще любого.
— Это Володя Волков! — не сдавался я. — С ним все в порядке?
На этот раз ответа пришлось ждать чуть дольше. За дверью раздалось негромкое шушуканье — которое, впрочем, тут же переросло в сердитое шипение. Кто-то с кем-то спорил. Хозяйка явно все еще не хотела меня пускать, но битву все-таки проиграла: дверь приоткрылась, и в проеме мелькнуло бледное и испуганное женское лицо.
— Ну здравствуй, братец. — Плечистая фигура Фурсова заслонила мать и шагнула мне навстречу. — Ты какими… судьбами?
— Да так, — вздохнул я. — На тебя посмотреть пришел.
Мир вокруг полыхнул алым — и снова вернулся к нормальной темно-серой гамме. Но и этого крохотного мгновения ярости вполне хватило, чтобы пожалеть. О том, что Кудеяров получил недостаточно, бессовестно и несправедливо мало — по сравнению с тем, что заслужил.
За последние дни мы уже не раз дрались. Нещадно били — и огребали сами в таких количествах, что даже мое тело не успевало за ночь целиком залечить синяки, ушибы и ссадины. Но Фурсов выглядел так, что я с трудом представил, каких усилий ему стоило подняться с постели и дойти до двери.
Я едва узнал его лицо — на нем буквально не осталось живого место. Всю шею покрывали кровоподтеки, на костяшках обеих рук застыли уродливые буры корки, а пальца распухли — похоже, кто-то изрядно по ним потоптался, добивая уже поверженного противника. Нос распух чуть ли не вдвое, а лоб закрывала повязка. Обычного человека такие побои, пожалуй, и вовсе могли бы отправить на тот свет, но Фурсов не только ходил и кое-как говорил, но и даже находил в себе силы улыбаться.
— Ну что, насмотрелся? — поинтересовался он. — Хорош?
— Краше в гроб кладут. — Я с трудом подавил желание заехать кулаком по стене. — Кудеяр постарался?
— Да если бы. — Фурсов прикрыл за собой дверь и оперся спиной на грязную стену — стоять ему было тяжело. — Меня вчера с работы выперли, без копейки денег. А как домой пришел, так вижу — стоят… эти. Сказали, что на складе кража случилась, а грузчики все на меня показали. И теперь я, получается, денег должен.
— А дальше? — поморщился я.
— Дальше… Будто сам не знаешь. — Фурсов свесил голову на грудь. — Тут и к городовым идти без толку — эти бандюки с торгашами одна шайка-лейка. Свидетелей найдут, кого надо купят, а остальных запугают.
— И что делать думаешь?
— Да чего тут
И будто в ответ на опасения где-то внизу хлопнула дверь. Конечно, это вполне мог возвращаться домой после праведных трудов кто-нибудь из местных жильцов. Или спешить по своим делам припозднившийся почтальон. Или… впрочем, порядочные граждане и почтальоны редко ходят толпой — да и ведут себя, пожалуй, поприличнее.
А эти шагали нарочито-громко, переговариваясь, стуча ботинками и то и дело колотя в двери — видимо, для острастки, чтобы никому не пришло в голову выйти на шум. А уж запах табака и дешевого алкоголя от них шел такой, что опережал шайку на пару этажей.
Четыре человека… или даже пятеро — судя по топоту. Согнувшись в просвет между лестничными пролетами я насчитал шестерых: последний чуть отстал от своих товарищей, да и вообще старался держаться потише. То ли осторожничал, то ли просто прикрывал тылы — на всякий случай.
— Приплыли, блин… — Фурсов сжал зубы. — Вот чего, Вовка — ступай в квартиру, спрячься. Может, отбрехаюсь как-нибудь.
— Да я и сам отбрехаюсь. — Я расстегнул пуговицы и принялся неторопливо засучивать рукава. — Пойду, поздороваюсь с гостями дорогими.
— Стой… Стой, дурья твоя башка! — Фурсов попытался поймать меня за плечо. — Вовка, это не Кудеяр — это Прошки Рябого люди… Взрослые мужики, из бывших каторжан. Вздумаешь с ними драться — сунут финку в бок, и дело с концом!
— Так я разве драться? — Я пожал плечами. — Так, поговорить… наверное.
Ответа я не услышал — точнее, не разобрал. Фурсов пробормотал что-то неразборчивое — и явно не восторгался ни моими умственными способностями, ни умением решать проблемы. Чего уж там — я и сам уже начал сомневаться, что мои выкрутасы хоть как-то помогали делу.
Но уж точно не собирался оставлять товарища наедине с этими…
Рожами — другого слова я не смог бы придумать даже при всем желании. Небритые, без половины зубов, с не раз ломаными носами и замызганными кепками, надвинутыми чуть ли не до самых глаз. По сравнению с нашими гостями даже восьмиклассники и сам Кудеяров показались бы высшим светом столицы. Не знаю, что там насчет каторги, но как минимум трое из шести явно не один год провели на рудниках. Я даже без всяких колдовских способностей мог различить на их лицах следы болезней, которые неизбежно мучают тех, кто много дней проводит без нормальной еды и солнечного света.
Впрочем, изможденными бандиты уж точно не выглядели, и в цепких руках наверняка осталось немало силы. И, что куда опаснее — умения орудовать не только лопатой или киркой, но и прочими инструментами. Которые наверняка годились не только для мирного и честного труда.
— Оп-па! — Поднимавшийся первым тощий урка замедлил шаг и картинным жестом сдвинул кепку на затылок. — А ты откуда такой взялся, красавец?
— Мимо проходил, — буркнул я, сложив руки на груди. — А вы, любезные — какими судьбами?