Волна страсти
Шрифт:
– Уверен, что немногие студенты академии были джентльменами по рождению. Разве отец мистера Тернера не был парикмахером?
– Да, – с деланным безразличием ответил Хэмптон, – но я думаю, он не ошибся, подружившись со своими сокурсниками-аристократами.
Неужели Хэмптон завидует благородному происхождению сэра Энтони? Разумеется, Ситон никогда не указывал своим друзьям на их низкое происхождение, но, возможно, своим высокомерием он невольно обижал их.
– Уверен, что вас не приняли бы в академию, если бы у вас не было таланта, – сказал Кеннет, желая польстить
На широком лице Хэмптона появилась мечтательная улыбка.
– День, когда меня туда приняли, был счастливейшим в моей жизни. Я всегда любил рисовать, и отец поощрял меня в этом. Я приехал в Лондон, полный надежд. Я надеялся стать лучшим художником Англии, лучше, чем Рейнолдс и Гейнсборо, вместе взятые. – Хэмптон глубоко вздохнул. – Все это лишь иллюзии, юношеские мечты.
Кеннет полностью разделял его настроение. В детстве он мечтал о том же. Даже сейчас он не переставал льстить себя надеждой, что у него есть талант, что он способен писать картины, которые станут бессмертными. Пустые мечты. Он даже не способен написать маслом простой натюрморт.
Они спустились на цокольный этаж, миновали кухню и комнату для прислуги и прошли в дальний конец коридора. Кеннет и раньше видел эту дверь, но не знал, что за ней находится.
– Возможно, вы не достигли первоначальной цели, – продолжал он, отпирая дверь, но вы стали лучшим гравером Англии. Разве это не принесло вам удовлетворения?
– Вы правы, – ответил Хэмптон, входя в чулан. – У меня хороший доход. Но представляете себе, каким ударом для меня было, когда, поступив в академию, я обнаружил, что многие из ее студентов гораздо талантливее меня? Даже в свои шестнадцать сэр Энтони обладал талантом, о котором не может мечтать простой смертный. Когда я увидел его работы, то сразу понял, что мне никогда до него не дотянуться.
– Зато вы стали друзьями.
– Пусть у нас разная степень таланта, но мы одинаково сильно любим живопись, – задумчиво произнес Хэмптон. – То же самое можно сказать и о Малькольме Фрейзере. Под его аристократическим лоском скрывается душа художника. Вот уже тридцать лет, несмотря на все наши разногласия, нас связывает крепкая дружба, и она зиждется на любви к искусству.
Эта общая страсть к искусству позволила дружбе сохраниться, даже несмотря на то, что у Хэмптона была любовная связь с Элен Ситон. Кеннет сомневался, удалось бы ему сохранить дружбу с любовником собственной жены. Может, гравер находил особое удовольствие в том, что обманывал своего лучшего друга с его женой? Зависть иногда принимает причудливые формы.
Кеннет оглядел чулан. Холодный и сухой, с высокими узкими окнами, он был заполнен подрамниками для холстов. У стен стояли картины. Кеннет повернул к себе ближайшую из них. На ней была изображена соблазнительна юная нимфа, купавшаяся в придорожном ручье и тщетно пытавшаяся затянуть туда юношу.
– Это наверняка работа Ребекки, а не сэра Энтони, – сказал он.
Хэмптон с удивлением посмотрел на Кеннета.
– Она показывала вам свои работы? Вам очень повезло. Да, это ее работа. Она написала эту картину незадолго
Кеннет поставил картину на место, радуясь, что Ребекка забросила ее.
– Картина, которую вы ищете, того же размера, что и все в этой серии? – спросил он.
– Да. Возможно, она в этом ряду. Хэмптон вытащил большое полотно, посмотрел на него, и кровь отхлынула от его лица.
Взглянув на картину, Кеннет понял волнение Хэмптона. Это был отлично выполненный маслом портрет Элен Ситон, но не той смеющейся красавицы, картину которой он видел в кабинете. Одетая в греческую тунику, она с мольбой взирала на небо, ее рыжие волосы струились по плечам и походили на запекшуюся кровь.
– Боже мой! – невольно воскликнул Кеннет. – В чьем образе она изображена здесь? В образе троянской женщины после гибели ее города?
– Возможно… А возможно, это и есть настоящая Элен.
Стараясь придать лицу бесстрастное выражение, Хэмптон поставил картину на место и продолжил поиски.
– Я слышал, что вы первым обнаружили ее тело, – сказал Кеннет, улучив момент.
Хэмптон печально кивнул.
– Я, как всегда, катался верхом и ни о чем подобном даже и не думал. Внезапно я краем глаза заметил странное движение, как будто бы что-то падало. Я поскакал вперед и увидел что-то зеленое, летящее вниз с обрыва.
– Вы действительно видели ее падение? – спросил, содрогнувшись, Кеннет.
Гравер кивнул.
– Вы не заметили там ничего странного?
Хэмптон нахмурился.
– Что вы имеете в виду?
– Не было ли с ней кого-нибудь рядом?
– Конечно же, нет. Хотя, впрочем, я близорук. Мне просто показалось, что я вижу очертания человеческого тела. Я поскакал галопом в Рэйвенсбек, надеясь увидеть там Элен, которая бы рассеяла мои опасения, но… я не удивился, когда не застал ее там.
– Почему вы не удивились?
– А почему вы так этим интересуетесь? – спросил Хэмптон, и его лицо стало враждебным.
– Все ведут себя более чем странно, когда речь заходит о ее гибели. Я спрашиваю потому, что вижу, как Ребекка переживает смерть матери.
Враждебность исчезла с лица Хэмптона, но он был явно не расположен к дальнейшему разговору.
– Все одинаково тяжело переживали смерть Элен, капитан. Помогите мне лучше вытащить эту картину. Мне кажется, это то, что нужно.
Кеннет молча повиновался. Он получил еще один хороший урок. Кажется, он так ничему и не научился.
Кеннет помог Хэмптону погрузить картину в карету, затем поднялся к себе наверх. В коридоре он встретил Ребекку и Лавинию, которые несли в руках ворох разноцветной одежды.
– Вы обе выглядите очень довольными, – заметил он. – Что вы делали на чердаке?
– Мы подыскивали мне подходящее платье для бала, – объяснила Ребекка. – Лавиния предложила подобрать для меня что-нибудь из платьев моей матери. – Она указала на шелковое платье цвета янтаря, переброшенное через руку. – Я думаю, это мне подойдет.