Волна страсти
Шрифт:
– Я подумала, что вы проголодались, – громко сказала Ребекка.
Кеннет резко обернулся, но, увидев Ребекку, широко улыбнулся.
– Вы напугали меня. Я, кажется, увлекся и забыл об обеде.
– И не только об обеде. Сейчас уже около одиннадцати. – Ребекка поставила поднос на стол. – Догадываюсь, что работа продвигается успешно.
– Вы были правы. Мне действительно был нужен новый подход к работе маслом и образ, вдохновляющий меня. – Кеннет положил на стол кисть и палитру и взволнованно зашагал по своей крошечной мастерской, напомнив Ребекке тигра в клетке. – Сначала работа продвигалась медленно, но
Ребекка подбросила в затухающий огонь немного угля.
– Я так долго пишу маслом, что все, о чем вы мне сейчас рассказываете, кажется мне само собой разумеющимся. Теперь вы понимаете, как затягивает художника работа над картиной?
– Это именно то, о чем я так мечтал, – с горячностью ответил Кеннет. – Теперь я даже не в состоянии объяснить, почему еще вчера все казалось мне таким невозможным. Я готов посвятить живописи всю оставшуюся жизнь.
Кеннет был похож на солдата, вернувшегося домой с триумфом. Его радость была такой искренней, что Ребекка не могла не разделить ее. Она радовалась его успехам и смеялась вместе с ним. Сгорая от любопытства, она направилась к мольберту.
Кеннет встрепенулся.
– Ради Бога, Ребекка! Вам не стоит на это смотреть.
– У меня есть право учителя, – резко возразила Ребекка и, не давая художнику опомниться, подошла к мольберту. Взглянув на него, она в оцепенении застыла.
На портрете была изображена обнаженная женщина, как две капли воды похожая на нее.
Потрясенная, Ребекка не могла отвести глаз от картины. Кеннет использовал технику разжиженного масла, чтобы создать зеленый фон, напоминающий лес и поляну. На самом краю поляны стояла женщина. Одной рукой она опиралась о дерево, а другой протягивала яблоко.
Изящное тело обнаженной женщины было выписано с особой тщательностью и любовью. Ее розовая кожа излучала тепло и желание; локоны сверкающих рыжих волос ниспадали до самой земли и были похожи на яркое пламя. Какие-то едва уловимые детали в фигуре женщины напомнили Ребекке картину Боттичелли «Рождение Афродиты», когда народившаяся из морской пены богиня ступает на берег.
Но в образе, созданном воображением Кеннета, женщина была далеко не невинной, наоборот, она была чувственной и желанной. Ее губы были полными и зовущими; ее блестящие глаза цвета лесного ореха светились загадочной тайной, обещая неземное блаженство тому мужчине, который отважится принять запретный плод из ее рук. У Ребекки не было и тени сомнения, что прообразом этой богини служила она сама.
Ребекка с трудом отвела глаза от картины и взглянула на Кеннета. Его лицо было болезненно-напряженным, как будто он в страхе ждал, что она сейчас закричит от ужаса и с громким плачем выбежит из комнаты. Ко всему прочему он жаждал услышать оценку своему творчеству.
– Это… это прекрасная работа, – сказала Ребекка, подавив вздох. – Вы достигли желаемого результата, удачно использовав технику письма двумя видами масла. Полагаю, это Ева?
– Лилит, – ответил
– Ах да. Помнится, вы говорили мне, что Лилит рыжеволосая. Мне она представляется первой независимой женщиной, боровшейся за равные права с мужчиной. Конечно, Адаму это не могло понравиться. – Ребекка снова посмотрела на картину. – Работа великолепная, хотя вы слегка приукрасили мифический образ. Ваша Лилит гораздо красивее меня.
– Нет! – горячо возразил Кеннет. – Она очень похожа на вас: красивая, чувственная, опасная!
В глазах Кеннета отражалось то же самое чувство, что и в глазах созданной им женщины. Ребекка всей кожей ощущала его необузданное желание, в этом у нее не было ни малейшего сомнения.
Эта безбрежная страсть породила в ней ответное желание, с которым она безуспешно боролась весь день. К черту приличия! В его глазах она красива и желанна; волна страсти уже захлестнула их с головой, и пора, отбросив всякую стыдливость, покориться ее воле и окунуться в море неземного блаженства.
Ребекка сбросила с себя шаль. На ней было платье, застегнутое сверху донизу на пуговицы из слоновой кости. Удивляясь своему бесстыдству, Ребека расстегнула первую пуговицу.
– Вам, наверное, хочется знать, не подвело ли вас ваше воображение, – сказала она.
Кеннет застыл, когда она расстегнула вторую пуговицу.
– Я уверен, что мое воображение не подвело меня, Ребекка. Для этого мне не обязательно видеть вас обнаженной.
– Вы так считаете? – Ребекка расстегнула еще одну пуговицу. – Мне кажется, вы не совсем точно уловили пропорции моего тела. – Она расстегнула следующую пуговицу.
Кеннет, как прикованный, не отрывал глаз от ее пальцев.
Когда последняя пуговица выскочила из петли, Ребекка с околдовывающей неторопливостью спустила платье с плеч и оно упало к ее ногам. Она всегда терпеть не могла одеваться слишком тепло, поэтому под платьем были только шелковые дымчатые чулки и тонкая сорочка из прозрачного шелка, позволявшая видеть все прелести ее тела.
Переступив через сброшенное платье, Ребекка скинула туфли и, вынув шпильки, тряхнула головой, рассыпав по плечам каскад своих чудесных волос.
– Настоящий художник всегда работает с моделью, Кеннет.
Шрам на щеке Кеннета побелел.
– Если вы сейчас же не оденетесь, меня ждут кнут и неизбежный поход к алтарю.
Ребекка весело рассмеялась и еще раз тряхнула головой. При неярком пламени свечей упругие локоны казались расплавленной лавой.
– Кто говорит о кнуте или браке? Для Лилит и корсара нет ничего важнее их страсти.
– Это только ваши фантазии, – охрипшим голосом заметил Кеннет, по лицу которого струился пот. – Остановитесь, Ребекка, умоляю. То, что вы делаете, запрещено. Неужели вы этого не понимаете?
– Вы правы, не понимаю. – Ребекка опустилась на стул и, не спеша подняв юбку, стала развязывать подвязки. Она знала, что ноги у нее красивые, и, к ее радости, взгляд Кеннета еще раз подтвердил это.
– Вы не должны оберегать меня, дорогой корсар. Я знаю, что делаю. – Она сняла чулки и, скатав их в комок, бросила в Кеннета, целясь в бугор, который выпирал из его бриджей. – Вот это самое место подсказывает мне, что мы должны оставить все условности и вместе броситься в бурный поток.