Вольные города

Крупняков Аркадий Степанович

Первые два дня о делах не говорили, Авилляр по пять раз в сутки ходил молиться в дворцовую мечеть с ханом и Суртайшей, а Василька туда не брали. Во дворце почести ему воздавали на­равне с Азилляром, считая его турком.

На третий день вечером позвали на беседу с Алиханом. Сперва поговорили о поклонах да приветах, как это при дворах водится, справлялись о здоровье султана и всех его жен, братьев, сыновей. Потом перешли к делам.

— Как с русским соседом живешь? — спросил Авилляр хана.

— Бегаю мало-мало на его места, воюю их мало-мало.

— Я слыхал, у вас замиренье с князем Иваном есть?

— Нету,— зло ответил хан.— Замиренье Ибрагим дал. Я не давал

— Нехорошо. Султан Баязет, да будет священно его имя в обоих мирах, говорил так: «И войну и мир объявляет не хан, а ханство» А Казанское ханство Ивану шерть подписало. На десять лет. Нарушать ее — государство свое не уважать, его славу, его честь. Так сказал султан Баязет, да восславится его мудрость во всей вселенной.

— Да восславится! Однако ты рассказал нам, что хан Ахмат большое посольство в Москву послал. Теперь война с Ордой бу­дет. Я своих воинов готовлю?

— Твое дело. Только знай: султан Баязет Ахмату помогать не будет

– - О аллах! Почему же?

— Хан Ахмат предерзостен стал. Друга султанова хана Менгли не признает, султана ниже себя по роду считает. Пусть один с Москвой воюет. И тебе копье на Ивана поднимать не советую. Ми­лость султана потеряешь тогда.

— У-у, шайтан! Если бы мы налетели на Москву с двух сто­рон — Ивану не быть великим князем.

— Потом что?

— Потом пусть по ту сторону Москвы хан Ахмат все земли се­бе берет, а по эту сторону я возьму.

— Возьмешь? — Авилляр усмехнулся.— Ты тогда хвост у Ах­матовой кобылы и то не возьмешь. Он и тебя со всей Казанью на колени поставит, кто тебя защитит?

— Я себя в обиду не дам! Я—

— Не хвастайся, сын мой,— сказала Суртайша,— слушай, что посол султана скажет. Он приехал, наверно, не твои слова слу­шать, а советы давать. Я стара, ты молод — нам добрые советы больно нужны. Говори, благородный Авилляр.

— Ахмату Москву не одолеть,— твердо сказал Авилляр.— Как только ты на Ивана Орду поднимешь, Менгли Ахмату в спину уда­рит. Убежит хан свой Сарай-Берке спасать, и останешься ты с Москвой один на один. И тогда не быть тебе ханом. Ты, поди, зна­ешь, что сейчас в городце Мещерском брат мой Магмет-Аминь жи­вет? От Казани совсем недалеко. Иван его на твой трон готовит, он его законным наследником Ибрагима считает. Подумай об этом. А потом сам решишь — нападать на Москву или не нападать.

Потом на вечерней молитве, когда Авилляр и хан стояли рядом, Алихан сказал:

— Что творится в подлунном мире, я не пойму. Зачем всемогу­щему султану радеть неверному Московиту, а подданным аллаха вредить?

Авилляр сложил руки и, будто читая молитву, заговорил:

— Во дворце я правду тебе сказать не мог. Только двое мы знать должны.

— Слушаю.

– Время Золотой Орды прошло. Ты Ивану бить Ахмата не мешай. Когда они оба истекут кровью, вот тогда по Москве с двух строн ударим. Ты от Казани, султан — от Стамбула. И будет на всей земле правоверная империя Османов, и воссияет звезда про­рока Мухаммеда над вселенной. И может статься, что загорится над Москвой золотой полумесяц и будешь ты там первым поддан­ным султана. Ханом всех земель станешь от моря до моря. Когда Ахмат схватится с Иваном — моей вести жди. Держи свою Орду наготове.

– Да поможет нам аллах! — воскликнул Алихан.

– Да поможет.

Глава седьмая

БАСМА РАСТОПТАННАЯ

— Ступай, объяви хану, что слу­чилось с его басмою, то будет и с ним, если он не оставит меня в по­кое.

Ответ Ивана III послу Ах­мата. Казанская история, с. 55

ПРИЕМ В БРУСЯНОЙ ИЗБЕ

льга живет в Москве. Отец с Гришкой ве­дут торговлю. Хоромы построили новые, бо­гатые. Сын Васятка растет бойким, смышленым. Годовалым встал на ножки, на втором году на­чал лепетать. Лицом весь в отца, только глаза материны. Никита внучонком не нарадуется.

Ольга, хотя и похудела чуть, однако красоты не лишилась. Женихов в Москве у нее — хоть отбавляй. Уж сколько сваталось — всем дает от­каз. Кирилловна записала раба божьего Василь­ка в поминание и молит ему царство небесное на том свете. Ольга молитвы другие шепчет: «По­моги, боже, соколу моему, любовь ко мне в его сердце сохрани».

В ту страшную пору, не дождавшись Василь­ка, она чуть не наложила на себя руки. Сначала в душе теплилась надежда, что вернется, прово­див товарищей на Дон. Но когда возвратился Семен и рассказал, что ватага ушла без атама­на, Ольга свалилась в горячке. Прохворала бо­лее месяца.

Перед самой масленицей у нее родился сын. Имя дали в честь отца — Василий.

Семен вскорости *снова вернулся из Сурожа в Кафу и стал на­лаживать прежнюю торговлю.

Весной, в конце вербного воскресенья, в Суроже в Русской сло­боде случился пожар. Загорелись хоромы Никиты Чурилова. День был ветреный, а дома по русской обыкности построены деревян­ные, за час более чем полслободы — как корова языком слизнула. Шел слух, будто подпалил хоромы Теодорка, ди Гуасков сын.

Строиться заново на этих местах люди не захотели, а порешили всем гуртом перебраться на родную землю, на Русь. Вмеси¹ со всеми уехал и Никита со своей старухой, дочкой и внучком, не остался и Гришка с семьей. Только Семен пожелал жить в Кафе.

Вернулись в свою подмосковную деревеньку Малый Сурож, стали там жить. Потом прикупил Никита в Москве домишко, там поселил Гришку и завел ему торговлю немалую в суровском ряду. Ольга в Москву ездила мало, все больше жила в деревне.