Вольные стрелки
Шрифт:
– Сигни!...
– крик Кукши огласил окрестности, парень бросил винтовку, щит, побежал по холодной воде, и почти запрыгнул на судно.
– Ну здравствуй, Торир. Чего так долго?
– я обнимал седоволосого мурмана.
– А-а-а, не спрашивай, - тот только махнул рукой.
Мы повернулись к лодке - там была трогательная сцена встречи. Кукша стоял в воде, и нежно, как будто боясь, что Сигни сейчас растворится словно мираж, помогал ей спуститься с лодки, понес на руках к нам. Остальные спускались сами, на берег. Кукша не замечая нас понес девушку в крепость. Ну наконец-то, свершилось! Слава Перуну, добрались! А черноволосый где?
–
– Нет больше Ярослава, ушел к Хель, - Торир махнул рукой в сторону озера, за моей спиной послышалось всхлипывание.
Я обернулся, Веселина уже тоже прибежала встречать, стояла в метре от меня, глаза от услышанного были полны слез. Я бросился обнимать девчушку, та зарыдала.
– Как получилось? Перехватили вас? Напали?
– я гладил Веселину, та залила мне уже всю грудь, и не унималась.
– Нет. Мор. В тот раз через Ладогу пошли. Сигни слегла. Домой пришли - ей худо стало. Потом и мне. Остальные разбежались, чтобы не заболеть. Давен выходить хотел нас, слег. Ярослав только на ногах был. Меня на ноги поставил. Сигни. Давен ушел к Хель. Поставил Ярослав нас на ноги - сам слег. Три дня - и тоже ушел, - Торир снял шлем, рубленными фразами рассказывал про события двух предшествующих лет.
У меня комок в горле, у него тоже, по лицу вижу. Веселина рыдает, я сейчас тоже расплачусь. Народ стоит с опущенными головами, не зная что делать.
– Он в повязке ходил, как у вас были. Да тоже мор его достал. Только и успел нас выходить. Уже больной был. В Хель ушел, арбалет сжимал ваш.
– То я ему подарила, чтобы защититься смог, - снова приступ рыданий у меня на груди, - а его... он...
– Мы его по морю пустили. Да все одно. В Хель дорога. Не в бою ушел, - Торир продолжил тихим голосом.
– Не-е-е, Торир, не в Хель, - я гладил Веселину, с ожесточением посмотрел на Торира, - Не в Хель. В Вальгалу. До последнего бился за товарищей своих, даже с той силой, что глазом видеть не мог! До последнего в строю был! И умер за товарищей своих, а нет на свете больше чести!
Последнее выкрикнул сорвавшимся голосом. Торир развел руками:
– Да. Так. До последнего бился, да себя не сберег. В Валгалле он. Свободный. Я ему свободу еще в походе дал... Чтобы... Веселина...
Мурман отвернулся, я уставился в небо, Веселина всхлипывала у меня на груди.
Новости огрели как оглоблей. Не такую встречу я планировал, ой не такую... Молча все направились в дом. Я поднял Веселину, и понес на руках. Даже приезд Сигни не улучшил общего мрачного настроения. Разместили всех мурманов, крепостные смотрели через открытые ворота крепости на нас, перешептывались. Мы зашли в дом.
Церемонию прощания с Ярославом устроили через три дня. За это время Вера сделала металлическую табличку, мы ей все помогали правильно изобразить Ярослава. Кудрявый парень стоял на фоне лодки и заводи, улыбался, ветер трепал его волосы. Хорошая табличка получилась, правильная. И надпись на ней правильная. Написали мы, что погиб смертью храбрых, до конца выполняя долг перед товарищами, спасая их от болезни, но сам не уберегся. И пусть навеки память о человеке этом золотом останется у предков наших. Который себя не пожалел, и до последнего, пока кровь в жилах на застыла, вытаскивал с того света своих друзей и соратников. Жизнь свою отдал за товарищей своих. Веселина заперлась у себя, кроме Сигни никто к ней не ходил, даже Кукша. Тот был смурной, не знал куда себя приткнуть.
На Перуново поле пошли под первым снегом. Мелкая, противная крупа мела. Пошли мы, мурманы, крепостные за этим наблюдали из крепости, они не знали Ярослава. С дедом прикрутили табличку у основания идола. У подножья языческого символа появилась еще одна надпись, да еще и с шестиконечной иудейской звездой, он же вроде хазарин был. Долгих речей не было, больше стояли да молчали.
– Все запомните, - я тихо промолвил, - и детям своим передайте, и внукам. Про парня хорошего, который в бою с болезнью страшной жизнью своей пожертвовал, но товарищей своих ей не отдал. Сам живота не пожалел - других из-за кромки достал...
– Память о том вечная будут, - эхом добавил Буревой.
Веселина разрыдалась опять.
– Если видишь нас, Ярослав Рубенович, где бы ты ни был, низкий тебе поклон, - я снял шапку и поклонился табличке железной, - да вечная память от нас. И прости, если что не так...
Веселина вырвалась из рук матери и побежала по полю. Я хотел было кинуться за ней, но дед остановил:
– Пусти ее, Серега, пусти. Пусть поплачет, легче станет. Любовь у нее первая, да такая несчастная...
Сигни и Кукша взялись за руки. Торир мял в руках шлем, Брунгильда уже не казалась такой железной, Кнут крутил рукой протез. Снег чуть перестал идти, в проеме между облаками выглянуло солнышко.
– Слышит он нас, да видит, - шепнула Зоряна, - хороший парень был...
– Я думал, у них с Веселиной не сильно заладилось, - по дороге домой все молчали, я только в крепости смог продавить комок в горле и спросить деда.
– Дык любовь, у обоих, а Веселина-то дитя еще, вот и пугалась его, - Зоряна ответила вместо деда, - он ухаживал за ней, красиво... Влюбилась девочка, да только поняла это только в последний раз... той осенью... Вот и подарила арбалет, и сказала ему, что ждать будет. Он расцвел весь...
У супруги глаза на мокром месте, у всех тоже самое.
– Ушел он, зная что любит она его, - Агна прижалась к Святославу.
– Верно, - я махнул рукой.
Мы устроились за столом, помянули хазарина Славика...
Вечером, долго сидеть не стали, часовой окрикнул меня, мол, в ворота кто-то стучит, тихонько. Открыл - там Горшок, с Веселиной на руках.
– Вот... Ваша, вроде?
– Горшок был потерян, - Я домой шел, с болота, гляжу - лежит на земле, спит. Прямо так, без ничего. Одета вроде по-нашему, я забрал... Там только бросить все пришлось, палатку да котелок с инструментами...
– Не страшно, Горшок, не страшно.
– Разбудить боюсь, - пожаловался Горшок, - куда несть-то?
– А давай за мной...
– отвел парня к дому Леды и Лиса, тот уложил девочку прямо в одежде на кровать, мать накрыла ее одеялом.
Мы вышли из дома.
– Чего так, заболеть можно, околеть, - Горшок был смущен, что для него было, судя по всему, в новинку, - Я ведь это... ну... плохого не хотел... Если что не так...
– Пойдем, Горшок, расскажу я тебе о славном парне, Ярослав его звали. Веселину нашу очень любил, и она его, как выяснилось... Не стало только парня того...