Вольный горец
Шрифт:
— По Пушкину, — ответил тихонько.
— Как хорошо — сподобился! — сказал он искренним, счастливым голосом и примолк, истово крестясь.
Со светлым ликом и горящими глазами простоял до конца — невольно я все думал: уже одного его хватило бы, все сразу уразумевшего и по чину все радостно совершавшего.
Но подходили ещё люди, постепенно подходили.
— Кого поминают?
— Пушкина.
— А кто он был?
— Как — кто?.. Поэт наш. Александр.
— Так бы и говорили…
— Так и сказал!
С подобающей панихиде
— Что ты!.. Это — Курдов! Отмечали его девяностолетие, начальство ждет за столом, а старика нет и нет. Где?.. А в это день была выставка собак, и его псина получила золотую медаль — остался там на банкете…
А?!..
Так что Петуваш Феликс, наш Пету, дай ему Бог здоровья еще на долгие годы, — ну, прямо-таки продолжатель, прямо-таки апологет этого пренебрежения Курдова по отношению к «кишлачным делам».
…Но причем тут вдруг — Станислав Поздеев?.. Самый верный мой, самый преданный друг сибирской молодости. Причем — Феодор Некрасов, Некрасов Федя, главный врач санэпидстанции в нашей станице, в Отрадной, однокашник — мы все кто куда разъехались, а он столько лет выслушивал жалобы наших оставленных в одиночестве матерей и помогал им, как мог…
Может быть, даже неприлично поминать их заодно с Пушкиным?
Или, высоко ценивший верную дружбу, сам испытавший столько предательства, он бы понял, он бы простил… да почему бы?
Понимает наверняка.
Там.
Прощает.
А, может быть, — этому больше всего-то и радуется?
— … яко Ты еси воскресение и живот и покой усопшего раба Твоего приснопоминаемого Александра, — на задушевной ноте, почти на полу-плаче, тянул отец Андроник, — и всех зде ныне поминаемых православных христиан…
Не отдавая себе отчета, всё пытался всмотреться в лицо батюшки: что же это в нем как будто сибирское… бурят? Или кавказское… ногаец? Ногай, как раньше.
— Воистину суета всяческая, — растягивал монах, — жития же сень и сония, ибо всуе мятется всяк земнородный, яко же рече писание: егда мир приобрящем, тогда во гроб вселимся, еже вкупе царие и нищие…
Цари
Истово молился батюшка из сибирской провинции.
С ясно обозначенным на лице пониманием всей важности момента осенял себя крестом этот, который спрашивал сперва: а кто это — Пушкин? Кем был?
Справа за плечом у себя увидел буднично перекрестившегося сына, Георгия: читает «Часы», читает «Апостол» в церкви Успения рядом с монастырем, у отца Иеронима: что для меня — высокоторжественная минута для него — как бы рутина…
Только-только окончилась панихида, деловито взял меня за локоть:
— Отвезу, па?.. Понимаешь: опаздываю.
— Конечно, — сказал я, — спасибо, что ты…
Автобуса не дождешься, а пятнадцать километров в холод топать пешком…
— Слушай! — остановил его, когда, поблагодарив батюшку, мы уже спешили за ворота, к машине. — Отец Андроник, он — кто?
— В смысле? — на мой манер спросил сын.
— Я все смотрел: то ли ногаец…
— Калмык, — коротко ответил Георгий, хорошо знавший монастырскую братию.
— Калмы-ык? — удивился я.
— «Друг степей», па, — сказал он все также буднично. — Разве должно было быть иначе?
ЖУК ПОДМОСКОВНЫЙ
Спешил к электричке, которая отходит от Скоротова в шесть пятьдесят…
Побегать по Москве предстояло достаточно, надел легкие полуспортивные туфли и на единственной в наших Кобяках улице старательно обходил острые камешки, но когда свернул на тропу через поле, понял, что, пожалуй, попался: сквозь мелкие дырочки от носка до подъёма тут же просочилась холоднющая роса — пока до станции дойду, в обувке будет хлюпать, джинсы до колен вымокнут… но что делать?
Еще не так давно для меня оставалось загадкой: почему это приличным людям всегда удается появиться в каком-нибудь благородном собрании в сверкающих башмаках, а мне, — ну, никогда! Ухаживать за обувью не только умею — люблю. Крем, щетки, касторовое какое-нибудь или норковое масло, бархатные тряпицы — все это у меня чуть не в идеальном порядке.
Начистишь — сам залюбуешься.
Но стоит спуститься в метро, как в покачнувшемся вагоне почти тут же кто-нибудь да наступит тебе на ногу — ну, будто для этого его специально наняли!
Как удается избежать этой участи счастливчикам, которым эта проблема судя по всему незнакома?
И только потом я понял: да ведь «приличные люди» в метро не шастают — к парадным подъездам подкатывают в персональных либо личных автомобилях…
Так и тут: разве приличный человек в электричке ездит, разве на станцию через лес побежит?
Уж в крайнем случае кто-то да отвезет его.
Но эти сутки сын дежурит в больнице… и даже когда не дежурит, стараюсь поменьше его по мелочам нагружать: при всех сложностях нашей нынешней жизни ему только этого, как говорится, и не хватает…