Вольный охотник
Шрифт:
Она подняла голову и поймала взгляд юноши. В прямом смысле – поймала. Даже если бы он захотел, оторваться от двух глаз, синих, словно летнее безоблачное небо, уже не смог бы. Синь увеличилась – сперва до размеров ладони, затем большого блюда, а потом и вовсе заняла весь мир Яна.
Схожее ощущение он пережил, когда проходил тестирование в Экзархате. Тогда юноша тоже попал в некое место, не имеющее никакого отношения к пространству и времени, и которому больше всего подходило определение – Великое Ничто. Только в этот раз не было никаких созвездий, возникающих из ниоткуда божественных конструктов,
Не было никаких слов. Не было посланий, откровений или даже запутанных, но хоть что-то объясняющих предсказаний. Только Упорядоченное, которому лишь предстояло стать материей по плану Всевышнего, абсолютная Тьма, желающая это поглотить и сделать частью себя, и он. Крохотная песчинка, которую и разглядеть-то было сложно, висящая на границе между ними.
И в то же время было абсолютно ясно, что желает сказать ему вестница. Угроза. Серьезная, смертельная, надвигающаяся отовсюду и грозящая уничтожить все. Весь сотворенный тварный мир.
Как – непонятно. Зачем это показывать рядовому, в общем-то, демоноборцу – неясно. Что он должен делать с этим знанием, общим, без какой-либо конкретики – вообще самый большой вопрос.
С ним Ян и вывалился из бесконечного океана первозданных энергий в мир реальный и привычный. Где обнаружил, что смотрит уже не на призрак праведницы, а на Адама Олельковича. Мертвеца, которого в Ад он отправил лично. Который выглядел на удивление живым и здоровым.
– Барон! – с приторно сладкой улыбкой протянул мертвый княжич. – Какая встреча! Болота, изуродованное дерево и мы с вами, словно последние люди на земле. Да вы романтик, Эссен! Столько символизма!
Учили Яна крепко. Такую практику, пожалуй, мало кто из обычных одаренных проходит. Вбивали в основном науку убивать и выживать. И добились того, что в критических ситуациях юноша не размышлял и не медлил. Призрак или оживший мертвец – какая разница? На первого есть молитва изгнания, второй, пусть и не без труда, упокаивается простым оружием.
Олелькович еще только заканчивал свою глумливую фразу, а Ян уже активировал «сеть» и бросил ее в противника. Родовой конструкт, сплетенный, как и все эссеновские, сразу из трех стихий, пал на княжича и начал стягиваться. Внешне выглядя, как крупноячеистая светящаяся сеть, он предназначался в основном для обездвиживания противника. Правда, предки барона сражались в основном с Низшими демонами, поэтому в их версии начертания «сеть Хагена» еще резала и обугливала плоть.
Одежда на Адаме вспыхнула моментально. Аристократ заорал, одна его рука была прижата к телу, а вторая оказалась между ячейками. Ею он и принялся лупить себя по всему телу, пытаясь сбить огонь. Выглядело все так, словно о контратаке он даже не думал. Полностью сосредоточившись на спасении.
Яна это устраивало, но праздновать победу он посчитал преждевременным. Пока враг жив, даже если и выглядит неопасным, он все равно остается тем, кто способен отправить тебя на досрочную встречу с предками.
Поэтому охотник не стал ждать, пока пламя и сжимающиеся ячейки «сети» убьют противника. Выхвалит шпагу и рубанул кончиком клинка по горлу княжича.
Брызнула кровь. Утратив интерес к огню, Олелькович ухватился рукой за разрубленную шею, пытаясь закрыть рану. Захрипел.
Ян отступил на полшага и вновь поднял шпагу. Удерживая ее горизонтально над землей, нацелил острие точно в сердце смертельно раненого врага, но удар нанести не успел.
Пламя, плясавшее на одежде и коже княжича, вдруг взвыло, заревело и разгорелось с еще большей силой. Сам Адам словно превратился в факел, жар, идущий от него, сделался настолько сильным, что барону пришлось отступить назад шага на три. Продолжая держать шпагу нацеленной на противника и активировав второй из своих любимых конструктов – плеть Хель, – Ян наблюдал за метаморфозами, происходящими с Олельковичем.
А тот менялся. Огонь плавил его фигуру, превращая человеческое тело в нечто чуждое, враждебное всему живому. Он стал выше и шире в плечах. Плоть сползла, обнажая сожженное мясо, которое тем не менее бугрилось мышцами. Одна рука разделилась на две, другая превратилась в конечность гигантского жука, ноги сделались монументальными колоннами, заканчивающимися роговыми пластинами с бритвенно-острой кромкой. Из раны, нанесенной Яном, полезли щупальца, создавая вокруг головы княжича шевелящийся воротник.
Только лицо Адама осталось человеческим.
– Барон! – пропело чудовище женским голосом. – Вы просто грубиян! Мы ведь только начали разговаривать!
Возможно, перед Яном находилось не создание из плоти и крови (земной ли, потусторонней – неважно), а мара, посланная с какой-то целью той же вестницей. Может, его и нельзя было убить или изгнать. Но Ян откуда-то знал, на каком-то глубинной уровне, что если он проиграет в этой схватке, то погибнет. По-настоящему. А значит, и сражаться нужно было в полную силу.
То, что было недавно молодым аристократом, резким лягушачьим скачком приблизилось к Эссену. Взмахнуло сдвоенной своей рукой, целясь барону в голову. Одновременно с этим его хитиновая конечность попыталась пронзить юноше сердце.
От обоих ударов Ян увернулся. Умудрился даже полоснуть по одной из рук клинком, оправив на землю сразу несколько пальцев и исторгнув рев из глотки врага. Сразу же сам перешел в контратаку. Взмахнул «плетью», у самого плеча срубая хитиновую конечность, выпадом пробил то, что выглядело похожим на коленный сустав. Снова крутанул кистью, посылая конструкт в лицо Адама, но промахнулся: тварь дернула головой – и горящий болотной зеленью хлыст прошел в пяди слева.
– Вы что же, барон! Убить меня хотите?
На этот раз говорило чудовище голосом Адама. Донельзя возмущенным.
Ян, понимая, что прямо сейчас атаковать тварь не может, тоже решил вступить в диалог.
– По крайней мере, прилагаю для этого усилия.
– Полноте, барон! Вы же видите, что ваши усилия тщетны! Вам не справиться с нами. Мы больше, чем просто тварное тело, неизмеримо больше!
Прошло уже около года, с тех пор как Ян последний раз беседовал с Олельковичем. С еще живым тогда, но уже безумным. С тех пор его душевное состояние ухудшилось. Если это вообще был он – так-то наследник древней аристократической фамилии не говорил о себе во множественном числе.