Волшебная луна
Шрифт:
Да нет, бывает. Называется — школа «Бей-Вью».
— Это случайно не тот Крейг, который называл тебя педиком и в первый же день в новой школе сунул головой в унитаз?
Майлз пожимает плечами.
— Люди меняются.
Я бы не сказала. Ох, не меняются.
По крайней мере, не так быстро. Разве если у них есть на то веская причина — к примеру, некто из-за кулис направляет события. Манипулирует людьми, заставляя их говорить и делать разные вещи против собственной природы, причем без их согласия, а они даже не подозревают об этом.
— Извини,
Вот так, отмахнулся от нашей дружбы, словно все дело только в том, с кем доехать до школы.
Я проглатываю комок в горле. Ужасно хочется схватить Майлза за плечи и потребовать ответа — почему он так себя ведет, почему все так себя ведут и почему все вдруг в едином порыве ополчились против меня?
Каким-то чудом я удерживаюсь. В основном из-за ужасного подозрения, что я и так знаю ответ. И если окажется, что я права, то на Майлзе нет вины.
— Ну ладно, ты меня успокоил. — Через силу выдавливаю улыбку. — Тогда пока.
Я постукиваю пальцами по рычагу переключения скоростей, дожидаясь ответа — зря. Подъезжает машина Крейга, он дает двойной гудок и машет мне рукой, чтобы я освободила дорогу.
На уроке литературы все еще хуже, чем я ожидала. Не дойдя и до середины класса, я замечаю, что Деймен пересел к Стейше.
Мало того — они держатся за руки, перешептываются и обмениваются записочками.
А я болтаюсь на заднем плане, как какая-нибудь отверженная.
Сжав губы, делаю шаг к своей парте, а одноклассники дружно шипят, как один:
— Чокнутая! Аккуратней, припадочная! Смотри, не упади!
Те же слова я слышу с той минуты, как вышла из машины.
Понять не могу, что это должно значить. В общем, меня это не особо волнует — пока к общему хору не присоединяется Деймен. Когда и он начинает издеваться вместе со всеми, мне хочется только одного: повернуть обратно. Шмыгнуть в машину, помчаться домой, забиться в свою нору…
Нет, нельзя. Надо держаться. Я уговариваю себя, что все это скоро закончится, что я раскопаю, в чем тут дело, что я не могла навсегда потерять Деймена.
Удивительно — это помогает. Ну, и еще то, что мистер Робинс велит всем замолчать.
Когда, наконец, раздается звонок с урока и одноклассники один за другим выходят в коридор, я почти уже у двери слышу:
— Эвер, можно тебя на минуточку?
Я стискиваю дверную ручку. Пальцы сводит судорога.
— Я надолго тебя не задержу.
Сделав глубокий вдох, оборачиваюсь и на ощупь прибавляю звук в плейере.
Мистер Робинс ни разу не задерживал меня на перемене. Он вообще не из тех учителей, что любят разговоры по душам. Я всегда думала, что, если я исправно выполняю домашние задания и пишу контрольные на «отлично», то с меня и взятки гладки.
— Не знаю, право, как и сказать… Не хотелось бы лезть не в свое дело, но в данном случае я просто обязан с тобой поговорить. Видишь ли…
Деймен.
Мой
Сегодня утром он попросил его пересадить.
Потому что опасается домогательств с моей стороны.
И вот мистер Робинс, недавно разведенный, искренне всем желающий добра преподаватель английской литературы, который ровным счетом ничего не знает ни обо мне, ни о Деймене, вообще ни о чем, кроме старых замшелых романов, сочиненных давно покойными писателями, собрался меня просветить насчет человеческих отношений.
Он объясняет, что первая любовь всегда ощущается необыкновенно остро. Кажется, будто ничего важнее нет на свете — но на самом деле это не так. Придет новая любовь, и не раз. Нужно обязательно двигаться дальше. Необходимо. Потому что:
— Домогательства по отношению к предмету своего чувства — не выход. Это серьезное преступление, и последствия могут быть очень серьезны.
Мистер Робинс хмурит брови, стараясь довести до моего сознания, насколько все серьезно.
— Я его не домогаюсь!
Запоздало спохватываюсь, сообразив, что такая реакция очень подозрительна. Нормальный, ни в чем не повинный человек сначала удивился бы: «Что? С чего он это взял? О чем вообще речь?»
Поперхнувшись, торопливо добавляю:
— Послушайте, мистер Робинс, я понимаю, что вы хотите мне добра. Не знаю, что Деймен вам сказал, но…
В его глазах я вижу, что именно сказал Деймен: что я ненормальная, что я днем и ночью езжу мимо его дома, без конца звоню по телефону, донимаю смсками, оставляю назойливые сообщения на автоответчике…
Может, в каком-то смысле это и правда, но все-таки!
Мистер Робинс не дает мне договорить.
— Эвер, я не намерен разбираться, кто из вас прав, кто виноват. Да и не мое это дело, честно говоря. С такими вещами ты должна справляться самостоятельно. Невзирая на твое недавнее исключение, на то, что ты невнимательна в классе и постоянно слушаешь музыку, хоть я и запрещаю включать на уроке плейер — все же ты одна из лучших моих учениц, ты умная девочка, и мне очень не хочется видеть, как ты ставишь под удар все свое будущее — из-за парня.
Зажмурившись, судорожно сглатываю. От унижения хочется исчезнуть — просто взять и раствориться в воздухе.
Нет, это еще мягко сказано. Я чувствую себя опозоренной, обесчещенной и как еще можно назвать все то, от чего хочется спрятаться подальше и умереть от стыда.
— Вы все не так поняли! — Я смотрю в глаза учителю, про себя умоляя его поверить. — Не знаю, что вам Деймен наговорил, но на самом деле все не так, как кажется!
Параллельно со вздохом мистера Робинса я слышу его мысли. Он хотел бы рассказать о себе, о том, каким потерянным чувствовал себя после ухода жены и дочери как думал, что не хватит сил дожить до завтра… Но он боится, что такая откровенность будет не к месту — и в этом конечно, прав.