Волшебная нить
Шрифт:
– Лев Сергеевич, откушайте. Тут вот пирог с грибами, ватрушка с творогом и молоко.
– Спасибо, мой ангел, но что-то не хочется есть. Я молока попью.
Бронский потянулся было за бутылью, но застонал и упал назад, на солому.
– Что ж вы, потихонечку надобно, - остерегла его Глаша. Она сама поднесла к его губам бутыль с молоком.
Левушка жадно пил, пока не устал.
– Они вас как собаку помирать тут бросили, - сетовала Глаша, отирая платочком, намоченным в воде, лицо и шею раненого.
На подбородке и щеках Бронского появилась мягкая рыжеватая поросль. Он был чрезвычайно бледен.
– А что, сторожат меня или приковали и уж не страшатся, что убегу?
– спросил он со слабой усмешкой.
Девчонка ответила:
– Есть и караульщики, пьют водку и ругаются. Тут наша деревня по соседству, так они и наведываются. А я, как вижу, что явились, бегу к вам.
– Cпасительница моя, - ласково тронул ее за руку Левушка.
– Что рана, гноится?
– Глянуть надобно. Вы уж потерпите маленечко, Лев Сергеевич.
Глаша сначала размочила пропитанную кровью тряпку, которой было обвязано плечо юноши, затем резко содрала, Левушка только охнул.
– Чисто, слава Богу, я еще мази положу, побыстрее заживать станет.
Она достала откуда-то из угла сверточек с чистым полотном и баночкой мази, заново перевязала раненого.
– Мне бы помыться, Глаша, - смущенно попросил он.
– Не могу так...
Девочка в раздумье погрызла кончик косицы
– Эх, кабы не ваши сторожа! В баньке бы вас попарить, бельишко перестирать...
– Бежать мне надобно, Глаша, - отозвался больной.
– А цепь-то? Я смотрела, не снять ее, не спилить... Должно быть, ключик у них есть.
– Она поразмыслила несколько и заключила: - Ключик надобно стянуть!
Левушка шевельнулся:
– Опасно это, будь осторожна. На тебя вся моя надежда, Глаша.
– На Бога надобно уповать, - назидательно поправила его девочка.
Снаружи послышались голоса мужиков: должно быть, вернулись сторожа. Глаша схватила сверток, бутыль, спрятала все в углу.
– Припасы-то в солому закопайте!
– шепнула она Левушке и нырнула в какой-то лаз со стороны леса.
Бронский насилу успел спрятать дары своей спасительницы. Мужики были пьяны и бранились между собой.
– И чего ради караулить эту падаль? Куда он денется с цепи?
– ворчал один.
– Скорей бы уж сдох!
– Ты забыл, что Гришка велел? "Головой за него отвечаете!" - сказывал. Мол, помрет, значит, судьба, но уйти отсюда - ни-ни!
– Али тебе сидеть тут не надоело?
– спросил первый.
Они заглянули в денник. Левушка лежал не шелохнувшись.
– Слышь, а не подсобить ли ему помереть-то?
– спросил первый зловеще.
– Я, чай, Гришка не больно будет убиваться.
Другой молчал, обдумывая предложение, а Бронский не дышал, ожидая его ответа.
– Не, такого приказу не было, - ответил, наконец, разбойник.- Стало быть, нужен он ему.
– Так скажем, сам он того... Там наши ребята душу тешат, денежки гребут лопатой, а мы чем хуже?
– вновь уговаривал первый.
Бронский приготовился к худшему. "Легко им не дамся. Одного непременно цепью придушу". Он слышал, как его мучители подошли ближе, смотрели, верно, на него, затем отошли.
– Да скоро сам кончится, - сказал тот, осторожный.
– Не будем брать греха на душу. Вон видишь, и не ест ничего.
– Ну, так айда к ребятам?
– призывал первый.
– А как не помрет?
– сомневался другой.
– Не, не годится. Надобно ждать.
И они вышли из денника, а Бронский, наконец, смог перевести дух.
2.
Еще несколько дней ждали разбойники, когда же помрет их пленник. В их присутствии Левушка не подавал признаков жизни. Однако мужикам надоедало сидеть без дела в конюшнях, и они уходили в деревню, либо удить рыбу в соседнем озере. Бывало, не возвращались и на ночь. Разбойники полагали, что если не будут кормить пленника и трогать его вовсе, он быстрее отойдет. Так оно бы и случилось, не пошли Господь Бронскому ангела-хранителя в лице юной деревенской знахарки.
Глаша была сиротой, воспитывалась у тетки. Она часто ходила в лес собирать травы. На ее отлучки из деревни давно уже никто не обращал внимания, и теперь никому не приходило в голову останавливать ее.
Обстоятельная Глаша исполнила просьбу Бронского: она натаскала воды из озера, помогла ему помыться, не обращая внимания на его стыдливые отговорки. Левушкино белье было выстирано ею и высушено на знойном ветерке. Бронский уже мог ходить, лишь цепь ограничивала его движения. Он заметно окреп и не походил более на полумертвого.
Однажды он спросил у Глаши:
– Отчего ты не позовешь помощь из деревни? Разве крестьяне не возьмутся освободить меня?
Девочка затрясла головой:
– Ни-ни! Боятся Гришку страсть как! Он ведь сколько домов пожег, оглашенный! Все знают. А скажи я про вас, и до разбойников дойдет, что к вам хожу... Не-ет...
Левушка пытался выяснить, где он находится и здесь ли логово зверя, то есть разбойничий лагерь. Глаша могла сообщить лишь, что никаких других разбойников у них нет, что их деревня принадлежит помещику Плещееву, которого она никогда не видела: Плещеев живет в Петербурге. Левушка что-то слышал об этом помещике, и сделал вывод, что судьба увела его далеко от родимого дома.
– А где же их лагерь? Где они прячутся?
– пытал он свою спасительницу, да так ничего и не допытался: не знала она ничего.