Волшебная нить
Шрифт:
– И где же ваша Катя?
– спросил Базиль, и не пытаясь изобразить сочувствие.
– Должно быть, с младшим Бронским в Петербург ускакала? А я вас предупреждал, помнится. Да что уж, каков поп, таков и приход.
– А вы, где были вы?
– не обратив внимания на новое оскорбление, вдруг оживилась Марья Алексеевна.
– Я полагала, вас на дороге захватили и ограбили, взяли в плен...
Василий Федорович отменно угостился свежим творожком со сливками, сладкими сухарями, вареньем и медовой коврижкой. Он жевал как хорошо поработавший человек со спокойной совестью или отсутствием оной. Услышав предположение Денисьевой, Норов самодовольно ухмыльнулся:
– Рано радовались, пусть поищут дурней. У меня были важные дела в Тверской губернии.
– Однако вы так внезапно исчезли...
– Уж не обессудьте, предупредить не успел, - пробормотал Норов, пытливо вглядываясь в Марью Алексеевну.
– Требовалось тотчас мчаться. Кабы не помеха, уж все бы и сладилось! Теперь придется подождать еще.
Он потер руки, размышляя о чем-то о своем. Насытившись, зевнул:
– Устал, пойду спать.
Норов поднялся, подойдя к двери, остановился и спросил как бы между прочим:
– В имении все ладно? Справлялись без меня?
– Сергей Львович обещался помочь найти управляющего, - рассеянно ответила Марья Алексеевна.
– Я полагаю, вам не придется более обременять себя.
Василий Федорович выслушал известие со стоицизмом. Он проговорил сквозь зубы:
– Посмотрим, посмотрим...
– и вышел не попрощавшись.
И теперь Марье Алексеевне не спалось. Отчего так устроено в свете, что возвращаются не те, кого страстно ждешь? Где ее любимая девочка? Что, как Базиль прав, и она убежала в Петербург? Можно ли было ожидать от ее дитя подобной жестокости? Душа ныла, слезы струились из глаз бедной женщины и мочили пуховую подушку. Уж казалось, и не должно бы остаться слез, ан нет, все катятся и катятся...
Уже совсем рассвело, когда несчастная мать провалилась в спасительное забытье. И сквозь хрупкий сон она опять услышала шум экипажа.
– Это Базиль приехал, - пробормотала спящая, но в следующий миг открыла глаза.
Кто-то едет! Марья Алексеевна выглянула в окно и увидела приближающуюся коляску. Она стала метаться по комнате, спешно одеваясь и закалывая волосы шпильками. В криво сидящем платье, с голой шеей, Денисьева выскочила на крыльцо. Сердце нестерпимо ныло. Какие вести везут ей, дурные или, напротив, счастливые? Воздуху не хватало, ноги едва двигались. Марья Алексеевна уцепилась за деревянные перила, ограждавшие крыльцо.
Коляска подкатила, как давеча, к самому крыльцу.
– Маменька!
– услышала Марья Алексеевна Катин голос, еще не видя ее. Она без сил сползла на ступеньки и протянула к дочери руки.
Катя выпрыгнула из коляски, не дожидаясь, когда ей помогут, и стремглав бросилась к матери. Она подняла ее со ступенек и крепко обняла, целуя. Обе расплакались, не сдерживая своих чувств.
– Где ты была, Катенька?
– слабым голосом вопрошала Марья Алексеевна.
– Я так истерзалась без тебя!..
– Была в плену у Гришки, - ответила Катя.
– Но теперь все позади, все позади...
– Господи, воля твоя!
– вскрикнула маменька.
Она разрыдалась было, но взяла себя в руки.
– Этот страшный человек тебя ... обидел?
– страдальчески глядя на дочь, шепотом спросила Марья Алексеевна.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? Он покусился на тебя? Не пощадил?
– Не тревожьтесь, маменька, он не посмел, - ответила Катя.
– Бедняжка моя, - вновь крепко обняла дочь Марья Алексеевна, - настрадалась...
Обе опять всплакнули, теперь уже от счастья, на миг забыв о мужчинах, с сочувствием взиравших на них.
– Марья Алексеевна, - прервал их объятья Сергей Львович, - дети изголодались, не дурно бы их покормить.
– Да, да, - кивнула сияющая женщина.
– Я прикажу тотчас.
Однако приказывать не пришлось. Уж весь дом проснулся, и самовар раздули, и сновали в кладовую и буфетную, собирая на стол холодную телятину, кулебяку, яйца, пирожки.
– Ах, матушки, моя Катя вернулась!
– выскочила на крыльцо Настя и поцеловала барышню в плечо. Катя ласково обняла горничную.
– Что же мы стоим?
– спохватилась хозяйка.
– Пожалуйте в дом, скорее за стол. Василиса, Настя, несите все, что есть!
Маленькое общество собралось в столовой то ли за поздним ужином, то ли за ранним завтраком. У всех вдруг разыгрался чудовищный аппетит. Смеясь и перебивая друг друга, они говорили и говорили, поедая съестное со стола. Сергей Львович сообщил о разгроме шайки Гришки Долинского, рассказал Марье Алексеевне, как нашел детей в доме мельника, повинуясь знаку, данному во сне. О гибели атамана с содроганием поведал Левушка. Катя ограничилась описанием избы, в которой жила, Марфы и Арины, со смехом вспомнила, как выбирала наряд пажа. Марья Алексеевна жадно слушала, бледнела, восклицала в испуге и всякий раз бросалась целовать дочь, переживая снова и снова ее счастливое избавленье.
Потом Василиса увела Левушку на кухню, промыла рану и приложила чистый лист подорожника.
– Заживет, милок, до свадьбы, - приговаривала нянька.
– И кто же тебя врачевал: уж больно быстро затянулось?
– Повезло: пуля прошла насквозь, да были врачеватели искусные, - улыбнулся Левушка.
Вернувшись в столовую, он рассказал о Глаше, ее спасительных мазях и бальзамах, о ее уходе за ним.
– Нынче же надобно за ней послать!
– горячился Сергей Львович.
– Хочу видеть это чудо! И благодарить.
Все они были пьяны без вина, радостно возбуждены сверх меры, и все печальное уходило, хотелось забыть случившееся, как страшный сон. Уже строились некоторые неясные предположения о будущем, пока еще несмелые, намеками. Речь зашла об управляющем, коего обещал Сергей Львович.
– Ах, я и забыла! Василий Федорович давеча вернулся из Тверской губернии. Целый и невредимый, - заявила вдруг Марья Алексеевна.
– А я уж думала, у Гришки сгинул...
– Таких как дядя минует всякая беда, - сердито проговорила Катя.