Волшебная нить
Шрифт:
– Это простудная горячка, стремительно развившаяся.
– сообщил им доктор.
– Не буду скрывать, ваш сын в тяжелом положении, и Бог знает куда повернет болезнь...
Сергей Львович побледнел, Марья Алексеевна вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Что же делать нам, доктор?
– осипшим голосом спросил Бронский.
Крауз присел к столу и выпил остывшего чаю, подлил еще из самовара.
– Я дал указание прислуге: клюква с медом, богородская трава... ну да все в руках Божьих. Молиться надобно, как говорит моя несравненная теща.
Сергей Львович ринулся наверх, к сыну, Марья Алексеевна поспешила за ним. Крауз не стал их останавливать...
Они пережили страшную ночь. Левушку обтирали уксусом, клали компрессы, он срывал их. Обертывали в мокрые простыни, и они мгновенно высыхали. Крауз решился на крайнее средство: велел приготовить ледяную ванну.
– Однажды холодными обливаниями я воскресил юношу, раненого на дуэли, - задумчиво произнес доктор.
– Авось и теперь случится чудо.
Марья Алексеевна не была допущена на процедуры, она томилась в ожидании, забившись в угол гостиной, на диванчике. Под утро, измученная тревогой и бессонными ночами, бедняжка не совладала с природой и забылась тяжелым сном.
31.
Солнечный луч пробрался сквозь щель в занавесях и осветил усталое лицо спящей женщины. На небе не было ни тучки, влага испарялась, не оставляя следов дождя, оглушительно перекликались птицы. Казалось, природа с новой силой проснулась для ликования и радости.
Марья Алексеевна открыла глаза и тотчас вспомнила печальные события прошедшей ночи. Она осмотрелась. Кто-то заботливо накрыл ее зябнувшие плечи шалью. Тело затекло, руки онемели, шею ломило от неудобного положения. Денисьева медленно поднялась, чувствуя, как тысячи иголочек вонзились в ее ноги. Следовало скорее бежать наверх, узнать, что с Левушкой, каков он. Ей было страшно. Что как мальчику сделалось хуже, а то и...
Как она могла уснуть, оставив Сережу наедине с его горем? Господи, пусть Левушка справится с болезнью, пусть он победит недуг, как Давид Голиафа! Не может же быть столько бед сразу и на одну голову!
Марья Алексеевна прислушалась. Было тихо в доме, и тишина показалась ей зловещей. Неслышно ступая, дама вышла из комнаты и побрела наверх, с трудом преодолевая каждую ступеньку. Подойдя к Катиной светелке, она вновь прислушалась. За дверью тоже царила тишина, от которой Денисьевой сделалось уж вовсе не по себе. Она осторожно открыла дверь и вошла в комнату. Занавеси на окнах были плотно задернуты. В царившем здесь полумраке перепуганной даме предстала следующая картина: в креслах, запрокинув голову, спал доктор Крауз. На постели бездвижно лежал бледный юноша. Он не бился, не метался в бреду, и это было страшно. Рядом с ним на стуле спал Сергей Львович, опершись на столик и положив голову на скрещенные руки.
Марья Алексеевна с сильно бьющимся сердцем приблизилась к постели и протянула руку к Левушкиному лбу.
– Он спит, - услышала она за спиной, и рука ее повисла в воздухе.
Доктор Крауз потянулся так, что хрустнули суставы, и добавил:
– Кажется, кризис миновал. Даст Бог, поправится.
Марья Алексеевна выдохнула с облегчением и безмолвно прижала руки к груди. Глядя на спящего юношу, она вдруг ощутила несказанный прилив нежности. Эти ночи изменили что-то в ее отношении к юному Бронскому. Прежде он был его сыном, и этого довольно. Пережив страх за его жизнь, Марья Алексеевна почувствовала, что теперь Левушка дорог ей сам по себе. Она дивилась новому чувству и тихо радовалась перелому к лучшему в его страшной болезни.
– Теперь бы можно и чайку, - вывел ее из полузабытья приглушенный голос Крауза.
Денисьева вспомнила об обязанностях хозяйки. Бросив взгляд на спящих, отправилась распорядиться, чтобы в столовую подавали самовар.
Доктор и хозяйка уже мирно пили чай, когда к ним присоединился Сергей Львович. Всклокоченный, с помятым лицом, он вызвал в сердце Марьи Алексеевны чувство щемящей жалости и исступленной любви. Что это делается с ней? Как будто душа истончилась, и всякое ее движение вызывает слезы. Впрочем, чему дивиться после всего пережитого? И теперь еще Левушка с его бедой и болезнью...
Марья Алексеевна кликнула Настю, велела ей посидеть возле больного, а если он проснется, тотчас дать им знать. Все молчали, думая об одном: только бы он выкарабкался! Тишину нарушил шум в передней, грохот чьих-то сапог. Марья Алексеевна вскочила и испуганно посмотрела на предводителя.
– Кто это?
– спросил Сергей Львович в тревоге.
Он все ждал, что за Левушкой придут. Рано или поздно нападут на след, который приведет сюда. Страшно было думать, что грозит сыну за его побег из острога! И, будто отвечая его мыслям, на пороге столовой возник капитан-исправник Синцов. Марья Алексеевна обмякла на стуле, а Бронский, стиснув зубы, поднялся, покорно ожидая приговора.
– Сергей Львович, вас ищу! Пол-уезда обрыскал, лошадь загнал, никто не знает, где предводитель дворянства изволят быть!
– Синцов был подозрительно весел и бодр, хотя провел несколько часов в седле.
Бронский все ждал, когда же, когда же он нанесет удар. "Ну же, давай!" - мысленно твердил он, однако услышал такое, что не поверил своим ушам.
– Радостную весть привез вам, Сергей Львович, потому и спешил: как бы оплошностей каких не допустили...
– Вы бы к столу, чайку...
– пролепетала едва живая Марья Алексеевна, делая пригласительные жесты.
– Не откажусь! Устал, и жажда замучила.
Синцов отстегнул саблю и сел на стул возле самовара. Марья Алексеевна бросилась наливать ему чай, придвигать корзинку с сухарями, молочник, сахарницу. Сергей Львович все не садился, он просто забыл об этом, напряженно ожидая обещанной "радостной вести". Доктор незаметно покинул столовую и поднялся к больному.
– Да тут и что покрепче не грех будет выпить, - приглаживая усы, подмигнул Синцов хозяйке. Та бросилась было за наливкой, но исправник ее остановил.
– Успеется. Слушайте же. Нынче утром прибыл из столицы гонец, привез царский приказ освободить из-под караула вашего сына, Бронского Льва Сергеевича!
– торжественно сообщил Синцов и восхищенно добавил: - Сам государь, слыхали такое?
– Возможно ли?
– прошептал еще более побледневший предводитель.
– Государь рассмотрел дело и не нашел за Львом Сергеевичем вины, а вот родственника вашего - пардон, Марья Алексеевна - Норова Василия Федоровича, велел найти и строго взыскать с него!
– Синцов положительно наслаждался моментом.
– Фельдъегерь теперь помчался к тверскому губернатору требовать исполнения государева приказа.