Волшебница Вихря
Шрифт:
— Да. Не знаю, правда, глубокий ли порез…
Мужчина закрыл дверь.
— Я сделаю. Давай-ка садись на лавку, маленькая.
У меня сердце вздрогнуло от его тихого голоса. В Вихре чувствовалась пленительная, опасная сила. Своей энергией он подавлял всякого, и я почти сразу поняла, почему. Любой воин желал победы, Влас же сражался так, будто ему всё равно, погибнет он или останется в живых. Как уж не станешь бояться человека, который не боится умирать?
— Разве так правильно? Я могу попросить кого-нибудь другого, — сказала я.
Его губы искривились в медленной беззлобной усмешке.
— И где твои чаемые целители? Что-то ни одного не видно.
Я сглотнула. Было что-то колдовское в его светлых глазах, и хотелось принять неожиданную помощь, пусть даже такую значимую. Я поняла ещё, что вовсе не страх заставлял меня дрожать, а благая, пусть и невероятной мощи, сила.
— Ты вожак. Не пристало тебе заботиться о таких, как я.
Сказала — и как будто о молнию обожглась. Взгляд Власа стал пристальным, коснулся моих плеч.
— Я не уберёг тех, кого поклялся охранять, — покачал головой он. — Все ваши раны на моей совести.
— Мы с братом здесь чужие, — отозвалась я хрипло. — И ты ничего нам не должен.
Он сощурился — то ли насмешливо, то ли ласково. Не таким я представляла себя хозяина морских берегов. Мы с Эликом слышали, конечно, о Власе, но я думала, что он совсем старый, а оказалось, что, несмотря на седину, мужчине больше сорока и не дашь.
— Я обещал принять вас в свой дом, а, значит, уже принял на себя ответственность за ваши жизни.
Подошёл, взял меня за плечо, и усадил на лавку. Противиться у меня не было ни сил, ни желания — я рухнула, как подкошенная.
— Сняла бы платье. Я не обижу.
Мне было трудно дышать. Я уже не боялась его самого, но чувства, что всколыхнулись в теле, пугали.
— Хорошо, сейчас.
Голос дрожал, слова комкались. Я развязала тесёмки, и на обнажившиеся плечи лёг прохладный воздух. Влас легонько потянул за подол:
— Ниже.
Он хотел помочь с ранами. Он был вожаком, и ничего плохого не замыслил. Но мне стало жарко, потом холодно до дрожи, и вдруг — сладко, словно мужчина был мне другом и защитником не из долга, а по велению сердца. Я опустила платье до пояса, вытащила руки из рукавов. Интересно, ему было понятно там сзади, как сильно я покраснела? Влас ничего не сказал. Теплые пальцы коснулись затылка, убирая косы вперёд — мурашки потекли вдоль позвоночника.
— Неужели в спину били? — сказал он.
— Волосы срезать хотели, — отозвалась я. — Чтоб уж точно рабой назвать, если с собой увезут. Я чудом отпрыгнула, но он резанул вдогонку…
Мужчина убрал присохшие остатки ткани, что я сунула ещё днём. Кое-где пришлось отрывать, но я терпела. Лишь однажды мне было больней, чем сейчас — когда я, свалившись в лошади, сломала ногу. И это был единственный раз, когда мама меня яростно ругала — наверное, сильно испугалась.
Влас между тем взял со скамьи тряпку, обмакнул, и я прикусила губы.
— Раны не опасные.
— Значит, зашивать не надо?
— Нет. Найдётся у тебя, чем мазать?
Я покачала головой.
— Только обычные настои, что заразу убивают.
— Ладно, у меня с собой есть кое-что.
Кожу немилосердно жгло, болел порез на руке, ныло ушибленное плечо. Пальцы Власа боли не причиняли. Он с удивительной для воина бережностью промыл раны, потом некоторое время что-то вроде готовил. Я сидела, не шевелясь, полуобнажённая перед мужчиной, и щёки горели. Понятно, что стыда и быть не должно было, ведь мы ничего странного не делали, но шёпоты в сердце не смолкали ни на секунду. Что-то глубинное вынуждало меня сдаться, успокоиться, но оно же будоражило кровь, звало к неизведанным тропам…
— Ой!
Прохладная вязкость коснулась ран, и я прикусила губы.
— Намазать-то я намажу, — сказал мужчина. — Главное, чтобы перевязь потом хорошо держалась и не мешала.
Он закончил, и раны мои будто замёрзли. Никогда не ощущала подобного — боль словно растворилась в щекотном снегу.
— Спасибо тебе за такое чудо! — смущённо произнесла я. — Мне теперь совсем не больно.
— Хорошо. Давай-ка поднимись. Попробуем устроить повязку.
Я послушалась, и мужчина встал ближе, разматывая тонкую ткань. Её он тоже принёс с собой, у нас с Эликом таких ценных вещей не водилось.
— Придержи здесь.
Ладонь его легла пониже моих ключиц, и словно пламя груди коснулось. Я подняла руку, затем вторую, и мужчина принялся обматывать меня, придерживая на спине проложенную мягкую ткань. Порой пальцы его невзначай касались моих плеч или ключиц, и тогда душу бередило тайное, похожее на грёзу, чувство.
— Ну, вот. Мазь хорошая, завтра уже намного легче станет. На спину только не ложись пока.
Я поспешно натянула платье, и едва не порвала ворот. Показалось, будто Влас за моей спиной тихо хмыкнул. Когда я повернулась, он уже не улыбался.
— Ещё раны есть?
— Ничего серьёзного. Коленку немного ушибла, и этот порез на руке…
Он кивнул.
— Утром отплываем рано. Вещи собери.
— А у нас всегда всё сложено — на всякий случай. Валко в последнее время был не слишком приветлив. Как бы не пришёл ругаться.
— Не придёт, — спокойно сказал Влас. — Он уже не властен над вами.
Я посмотрела ему в глаза.
— Примут ли нас спокойно в крепости? Я готова подчиняться тебе, но если снова Элик пострадает…
— Вихреградье не делает разницы между теми, у кого большая семья, и сиротами. Люди под одним небом живут, на одной земле.
— Но мы не одинаковы, — сказала я.
— Только по статусу, — дрогнули его губы. — Да и то, я бы с радостью попробовал себя в роли обычного охотника. Ну, ладно. Вижу, ты устала.
Я кивнула, греясь в лучах его мирной искренности.
— Да. Спасибо, господин…
— Называй Власом, — почему-то нахмурился он. — И я тебя буду звать по имени.
— Хорошо, — робко улыбнулась я. — А Храна, пса, мы можем с собой взять?