Волшебница Вихря
Шрифт:
Мне было не слишком удобно на корабле среди мужчин, хотя никто не делал попыток поухаживать. Однако я чувствовала на себе любопытные изучающие взгляды, и смущалась, и краснела, пряча лицо. По крайней мере, первое время. Потом привыкла, немного расслабилась и стала больше смотреть по сторонам. Что и говорить — вечером, во время трапезы, мужчины задавали нам с Эликом множество вопросов: о семье, о Грозовом острове, о наших умениях. Больше всего их интересовало наше оружие, ведь оно заметно отличалось от остального, привычного.
Говорил в основном брат, я же гладила Храна и поглядывала на молчаливого Власа. Слушал ли он нас? Или ему было неинтересно? Я бы не отказалась побеседовать с вожаком, но понимала, что не могу просто взять и отправиться к нему, чтобы встать у руля. Это было, по меньшей мере, неуважительно.
В голове у меня один за другим возникали вопросы. Что стало с разбойничьей ватагой? Куда делся их корабль, неужели удрать успели? А те, которых схватили? Отец рассказывал, что в горах есть особое место — Драконья тюрьма, куда попадали все преступники, убийцы и грабители. Я мало что знала о ней, но теперь подумала, что при случае непременно кого-нибудь расспрошу.
Меня не мутило, хотя волны стали выше и поднимали судно над горизонтом. Ветер трепал волосы, и Хран смешно пытался поймать зубами мои косы. Это была наша давняя игра, и пёс не настолько одряхлел и утратил интерес к жизни, чтобы от неё отказаться. И было не важно, что он сильно муслякал концы прядей — легко отмою в морской воде.
Я чувствовала, что за нами наблюдают, и сдерживала смех. Начну гоготать — чаек распугаю. Не зря Элик говорил, что мой смех своеобразный и заразительный, а воинам за работой только ржать конями не хватало…
— Сколько вашему чубарому лет? — спросил один из мужчин.
— Пятнадцать, — ответил Элик. — Но кависы долго живут, так что он ещё крепок.
— Хороший зверь, — улыбнулся Егор. — Сразу видно, что умный.
Они не пытались погладить пса, и я была рада, что не приходится объяснять. Воинам было ведомо: не трогай чужого зверя, пока вы друг к другу не присмотритесь и не привыкнете. К тому же человек должен был показать себя главным, и никаких сюсюканий допускать было нельзя. Только утром следующего дня Хран понемногу стал ластиться к воинам, и вскоре его уже трепали по загривку и даже чем-то угощали.
Подошёл пёс и к Власу, и я поражённо наблюдала за их тихим диалогом. Вихрь отдал штурвал одному из своих воинов, а сам присел на корточки перед собакой и что-то тихо Храну стал говорить. Зверь слушал его внимательно, порой двигая ушами и склоняя голову на бок, отчего казалось, что они общаются на зверином языке. А потом Хран подал Власу тяжёлую широкую лапу и, когда мужчина пожал её, положил большую морду ему на колени. Влас некоторое время гладил его, потом что-то напоследок сказал — и Хран вернулся к нам, помахивая хвостом. В тот миг я жалела, что не обладаю достаточно острым слухом.
Глупо, но весь день я думала о том, что мужчина сказал нашему псу. Правда, ближе к обеду меня одолели другие мысли, и захотелось поскорее обрести новый, пусть и снова временный, дом. А вдруг он всё же станет постоянным? Но это была недозволенная мечта, такая же невозможная, как грёзы о любви.
Вечером меня начало мутить. Наверное, пирогов давно не ела. Деревенские дали воинам много самых разных вкусностей, и мужчины с нами поделились, но я почему-то была совсем не рада сладкому.
— Ты просто волнуешься, — сказал Элик. Он-то был всем доволен, и с воинами Власа быстро нашёл общий язык.
— Или это предчувствие, — отозвалась я, стараясь не глядеть на воду.
Элик закатил глаза.
— Боги, только не это!
Брат, конечно, шутил. Мои предчувствия не раз спасали нас. Вот и утром, как раз перед приходом разбойников, меня поднял с постели отнюдь не кошмар, а дурное чувство.
— Что может произойти? — между тем тихо спросил Элик. — Думаешь, ко дну пойдём?
— Глупости. Я лишь хочу, чтобы ты был начеку.
— Я начеку всегда, — отозвался брат. — И всё-таки думаю, что сейчас ты просто переволновалась.
— Очень на это надеюсь.
Ночь выдалась тихой. Я осталась на палубе, Элик тоже отказался идти в трюм. Хран мирно дремал под скамьёй. Небо было ясным, и луны накрывали гладь моря белоснежным покрывалом. Мне не спалось. Я сидела, положив голову на фальшборт, и думала о Власе.
Почему-то глава Вихреградья и властитель Восточного берега представлялся мне иным. И дело было не только в его возрасте. Просто Вихря многие называли безжалостным, хладнокровным, порой даже жестоким, а я в упор не видела в нём этих качеств. Хотя, наверное, имелся в виду его характер как воина. Вон он как расправился с молодыми разбойниками — никаких поблажек на юность!
Я почувствовала какое-то странное дуновение и обернулась: все вроде спят. Когда я снова поглядела на воду, от страха чуть не рухнула со скамьи: по воде вышагивало жутковатое создание, похожее на остов дракона. Вместо обычной головы белел череп, глазницы были пусты, и только на туловище ещё оставалась иссохшая тёмно-синяя плоть. Кончик его хвоста тоже был костяным, и когти подрагивали, будто щупали воду.
Мне бы тотчас спрятаться под лавку, прижаться к Храну и прочитать молитву предкам, но я как будто утратила власть над собственным телом. Только и смотрела, как существо приближается, беззвучно разевая пасть…
Я вздрогнула и пошатнулась: сзади ко мне прижался Влас.
— Тс, не двигайся.
Его руки обхватили меня, глубокое дыхание успокоило.
— Он не тронет. Если страшно, закрой глаза.
Я не могла не смотреть, так всегда бывало. Ни закричать, ни убежать. Даже в кошмарах я предпочитала, чтобы чудища либо вцепились в меня, либо неотрывно пялились, медленно сводя с ума.
Призрачный дракон между тем подобрался к судну очень близко. Наверное, он даже мог коснуться борта когтями, но не делал этого, просто смотрел, отчего у меня в животе холодело. Пусть бы как-то проявил себя, зарычал или хотя бы выдохнул… Но он был мёртв. Он существовал только для нас двоих. Я сглотнула, на секунду отведя глаза, и вдруг дракон начал наклоняться…