Волшебники Гора

Норман Джон

— На тебе ошейник, как на рабыне, — констатировал я.

— Я и есть рабыня, — буркнула Филомела.

— Руки на голову, — скомандовал я.

Девушка вдруг задрожала.

— Обычное клеймо кейджеры, — прокомментировал кто-то.

— Совершенно верно, — согласился я.

— Пожалуйста, — попросила рабыня.

— А ещё Ты заклеймена, как рабыня, — добавил я.

— Я и есть рабыня! — повторила она, даже не скрывая своего раздражения.

Отпустив подол её излишне длинной туники, я позволил ему снова прикрыть ноги рабыни, а заодно и клеймо, выжженное высоко на левом бедре, немного ниже ягодицы, как и большинства рабынь на Горе. Я окинул взглядом остальных

четырёх невольниц, стоявших на колени немного в стороне. Теперь они выглядели испуганно.

— Значит Ты среди них за старшую, — заключил я.

— Мы — подруги, — уклончиво ответила Филомела.

В принципе, в этом не было ничего невозможного. Рабыни имеют много общего, у всех похожие клейма и ошейники, одежды и условия жизни, не говоря уже о статусе, работах, которые они должны выполнять и проблемах с ублажением своих рабовладельцев. Так что, довольно естественно, учитывая всё выше изложенное, а также и оскорбления и презрение свободных женщин, что они вынуждены искать компанию друг друга. Часто их можно увидеть вместе, например, за стиркой на берегу ручья или у длинных ванн, или сидящими в кругу за штопкой одежды или полировкой серебра. Зачастую они даже выпрашивают себе такие поручения, чтобы они могли выполнять их за компанию. Иногда, если появляется свободное время, которого у большинства городских рабынь предостаточно, они просто бродят по город, любуются достопримечательностями, беседуют, обмениваются сплетнями, и занимаются всем тем, что свойственно любым женщинам. Безусловно, было бы некорректно не отметить также и тех, хотя это вполне ожидаемо в женском коллективе, мелочных страстей, ревности, самых абсурдных обид, самой мерзкой злобы и самой долгой ненависти, которые зачастую вспыхивают в среде этих красивых тщеславных энергичных существ обитающих в одном доме. Нетрудно представить какие баталии часто бушуют, иногда тайные, а иногда и не очень, за расположение хозяина, в результате которых, разумеется, периодически случаются значительные изменения в рейтингах и иерархиях. Причём такие интенсивные сражения ведутся, не только ради такого завидного трофея как внимание и привязанность господина, но и ради таких мелочей как обычные гребёнки и расчёски, или призы, которые, независимо от их символической ценности, зачастую могут быть столь же мелкими сами по себе, как конфета или пряник.

Однако, в данном конкретном случае, я подозревал, что стоящие передо мной на коленях девицы, не были типичной компанией подружек рабынь, привычного для меня вида. Скорее это был маленький выводок девиц определённого сорта, чьё появление было вполне предсказуемо в Аре, где мужчины города, преданного и побежденного, беспомощного и запутавшегося, были практически сломлены силой Коса, по крайней мере, до недавнего времени. Если мужчина, по жизни, сам является рабом, трудно ему быть сильным владельцем для женщины. Такому проще рационализировать свои слабости и изо всех сил пытаться рассматривать их как достоинства.

— Она у вас за старшую? — спросил я у одной из девушек, стоявших на коленях, той, что была одета в шерстяную тунику.

— Да, — признала она.

— Нет! — тут же заявила другая, тоже в тунике из шерсти. — Старшие для нас — наши владельцы!

— Старшие? — переспросил я.

— Хозяева! — стремительно исправилась девушка.

— Что Ты? — строго спросил я, обращаясь к первой из стоящих на коленях девушек.

— Имущество! — ответила она, но потом, под моим выжидающим взглядом, быстро добавила: — И животные!

— Да! — поддержала её девица, стоявшая рядом с ней, та самая, которая заговорила второй.

— Ну

а Ты что такое? — поинтересовался я у Филомелы.

— Рабыня, — ответила она, не оборачиваясь, и не отрывая рук от головы.

— Повернись, — приказал я, а когда она замерла вплотную и лицом ко мне, я добавил: — И?

— Имущество и животное! — выдавила из себя Филомела.

Я не без удовольствия разглядывал девушку. А вот она старательно отводила взгляд. Впрочем, зачем мне были её глаза, когда её тело своей напряжённостью, тонусом, дрожью выдавало её с головой.

— Выпрямись, — велел я.

Она расправила плечи и выпрямила спину. Теперь соблазнительные контуры её грудей прекрасно проступили под тонкой тканью её простой одежды.

— Ты кажешься напряжённой, — заметил я.

Филомела не ответила, зато у одной из её товарок перехватило дыхание.

Мне не трудно было обнаружить её дискомфорт и беспокойство, проявившиеся в результате близости к мужчине. Я рассматривал рабыню, заставляя эту близости работать против неё. Впрочем, кое-кто из других мужчин тоже подошли поближе к ней.

— Ты — рабыня? — спросил я.

— Да! — ответила Филомелы, и в голосе её явственно проступили напряжённые нотки.

— Возможно, теперь Ты ощущаешь в себе рабские эмоции? — уточнил я.

Она бросила испуганный, жалобный, пристыженный взгляд в сторону других девушек.

— Нет! — дрожащим голосом заявила она. — Нет!

— Расставь ноги шире, — потребовал я.

— Пожалуйста! — простонала девушка.

— Держи руки, на голове, — приказал я.

— Ай, — пискнула рабыня.

— Ага, — протянул я, — значит Ты у нас лживая рабская девка.

Филомела вскрикнула от стыда и страдания.

— Можешь встать прямо, — разрешил я ей, отступая от неё на шаг назад.

Девушка быстро свела ноги и выпрямилась, но руки так и оставила на голове.

— А что же насчёт остальных из вас? — полюбопытствовал я, окинув взглядом ей в раз присмиревших четырёх товарок. — Возможно, вы тоже ощущаете в себе рабские эмоции?

Рабыни старательно избегали встречаться с моими глазами, лишь плотно сжимали свои колени, словно пытаясь этим унять и взять под контроль эти самые эмоции. Они съёжились, стараясь казаться ещё меньше, чем они были. Честно говоря, я не думал, что среди них была хоть одна, которая оказавшись в надлежащих руках, не начала бы страстно извиваться и биться, с благодарностью отдаваясь на радость владельца.

— Ты можешь опустить руки, — сообщал я Филомеле.

— Теперь я могу уйти? — осведомилась она.

— Ты обвинена, — напомнил я ей, — в питье из верхней чаши одного из фонтанов.

— Вон из того фонтана, — указал себе за спину один из свидетелей.

— Это правда? — уточнил я у неё.

Рабыня затихла.

— Да правда это! — не дождавшись её ответа, заверил меня мужчина.

— Точно, я сам видел, — поддержал его другой.

Потом голоса свидетелей преступления посыпались один за другим.

— Ты отрицаешь это? — спросил я у невольницы.

Похоже, обвиняемая решила отмалчиваться.

— Она — рабыня, — напомнил кто-то из толпы.

— Правильно, — поддержал другой голос, — взять у неё показания под пыткой.

Тут стоит напомнить, что свидетельства рабынь обычно принимаются в гореанских судах, только если они получены с них под пыткой.

— Сейчас какую-нибудь перекладину под дыбу приспособим, — предложил третий.

Рабыня сразу побледнела. Возможно, в бытность свою свободной женщиной, ей приходилось видеть девушек растянутых на дыбе, но в те времена, они, конечно, были для неё всего лишь рабынями.