Волшебный бумеранг (Космологическая феерия)

Скрипят

лозовые мажары посреди таврийских степей. Перебирают разбитыми копытами измученные волы. На кучах соли, прикрытой соломой, лежат чумаки. Вьется дорога среди степного безлюдья. И мир будто бы вымер: на десятки верст вокруг — ни единого жилья. Стрекочут кузнечики. А по обеим сторонам дороги бегут куда-то тучки белогривого ковыля. Горьковатый ветер, прогретый солнцем в кустах полыни, то повеет слабо над мажарами, то вновь припадет к земле.

А там, где-то под тучами, стережет степь одинокий жаворонок. Он как бы очертил круг на земле и теперь объявляет птицам и людям: это мое! Мое…

На волов покрикивать не нужно: они хорошо знают дорогу, не впервые идут на сивашские берега, где лед не тает даже в середине лета. Это белеет соль на озерах — горькое чумацкое богатство…

На последней мажаре рядом с усатым чумаком лежит мальчик. Полотняная сорочка расстегнута, волосы сбились в клочья, щеки грязные. И весь он, кажется, вылеплен из вот этой растертой колесами глины, из вот этой пыли, по которой топают раздвоенные копыта волов. Только глаза его принадлежат не земле, а небу. И смотрят они не на землю. Смотрят в небо.

Смеркается. Плачут немазаные колеса. Покачиваются в темноте рогатые головы волов. И если заглядишься на их рога, покажется, что вот-вот заденут они острыми кончиками звездный купол, нависший над степью. И тогда посыплются оттуда звезды.

А звезды и в самом деле сыплются.

Почему же они падают на землю?

— Кто-то умер, — неохотно отвечает отец. — Спи же ты, спи…

Но Максимка не спит. Как же ему спать, если сразу же, как только они вернутся домой, Федор Иванович заберет его к себе?…

Они крепостные пана Миронова. И Миронов послал их за солью. У Миронова есть сын — Федор Иванович. Он служит на флоте. Как-то он написал отцу, что ему непременно нужен смышленый парнишка. И старик Миронов выбрал Максимку. А мама почему-то очень плакала тогда. И отец взял его с собой. Может, бог даст, задержатся чумаки. Может, младший Миронов приедет раньше, чем возвратится обоз с солью. Может быть, как-нибудь все и перемелется…

Но Максимка думает иначе. Он знает, что Федор Иванович — старший на корабле. И плавает очень далеко. На самом краю света!..

Мальчик убежден, что господа не передумают. Что обоз не задержится. Но он молчит, чтобы не сердить отца.

Смотрит в небо. Думает. Почему все так? Где он был тогда, когда его не было? Вот не было, а теперь есть. И именно он, Максимка, а не кто-нибудь другой! А звезды были всегда. И земля была всегда. И люди были. Только не было почему-то его, Максимки.

— Отец!

— Чего тебе?

— Где я был, когда меня не было?

— Раз не было — где же ты мог быть? — сонно говорит отец.

— А

вот в небе… Видите? Будто соль рассыпана… Речка через небо течет… Почему ее называют Чумацким шляхом [1] ? Там тоже за солью ездят?

— Мы ездим. Чумаки. А небо дорогу нам показывает…

Тихо в ночной степи. Волы не отобьются от обоза — можно и подремать. Колодец еще далеко — верст пять. А может, и больше. Там они остановятся, кулеша наварят. И волы напасутся.

Только Максимка не спит. И кажется ему, что он проспал тысячу лет. А может, столько, сколько стоит мир. И вот только сейчас проснулся. Иначе где же он был, когда его не было?…

— Отец! А земля живая?

— А? Тьфу на тебя!.. Мелешь, как пустая мельница, такое, что и собака с маслом не съест. Если земля умрет — прости господи! — как же людям тогда жить? И откуда бы все это взялось, если бы земля была мертвой? Если уж хочешь что-то сказать, сначала думать надо.

Утро. Просыпаются чумаки, но нет среди них Максимки.

— Мак-си-и-им! — зовет отец. — И в кого он такой? Куда ветер, туда и он…

Не слышит Максим. Сидит на могиле под каменной бабой и слушает жаворонка. Над ним нависает серая фигура — древняя мадонна украинских степей.

Чем она привлекла мальчика? Что нашептывает ему? Может, сказала ему то, что не знают даже ученые, которые нанимают крестьян раскапывать могилы?

А васильки такие смешные! Они думают, что можно быть голубее, чем само небо… Как здесь, на земле, все себя любит!

Выгибает холмами могучую спину таврийская степь. Когда напасутся волы, обоз двинется дальше. Упадет дождь. Заиграет степная радуга. И засмотрится Солнце в молодое лицо Земли, по которому, словно божья коровка по щеке великана, ползет чумацкий обоз.

Вот так и время плетется по земным дорогам, как эти волы, как легенды седой старины.

И заметит Солнце курносого мечтателя, который качается в мажаре, словно в материнской колыбели. И спросит у Земли:

— Скоро ли, Земля, твой разум выйдет из колыбели? Руки мои устали тебя качать. Четыре миллиарда оборотов! Не много ли, Земля? А ради чего? Погляди: все на тебе по-прежнему, как и было до потопа.

И ответит Земля:

— О нет! Все не так. Ты смотри не на возы. Смотри на людей, смотри…

9 марта. Вчера Николай принес ландыши. Меня не было дома. Он подождал с полчаса, сказал маме, что очень спешит, и выбежал из комнаты. Сегодня встретила его в институте. Вид у него был такой, словно он в чем-то провинился передо мной.

Я поблагодарила за ландыши. Он покачал головой, но ничего не ответил. Будто это и не он подарил цветы, а кто-то другой поручил ему отнести их мне… Прошел до конца коридора, потом вернулся и, чуть смутившись, напомнил: