Воля дороже свободы
Шрифт:
Ещё немного.
Ещё можно успеть.
Можно спастись.
Холопы, бараньи морды! Предали, сговорились, напали всем стадом. Что ж, поглядим, чья возьмёт в итоге. Машина уже близко. Машина – в конце коридора, за дверью со старым замком. Он всё починил и настроил, всё готово и ждёт его. Сталь и энергия. Сталь и энергия не могут предать, на такое способна только плоть. Ничего. Это ничего. Плоть слаба, он давно собирался от неё избавиться. Получилось чуть раньше, чем хотелось. Но ничего.
Дверь, замок.
Сработало.
Вспыхнули под потолком кристаллы, заполнили светом огромный, населённый древними машинами зал. Каждая деталь вычищена, каждая цепь проверена, каждая батарея заряжена. Он всё перебирал лично, не доверял инженерам. Правильно делал, как оказалось.
В центре зала на магнитной подушке – капсула. Прекрасная, совершенная, с удобным ложементом внутри.
Услышал позади себя шаги и голоса. Рванулся вперёд, забыв о ране. Вскрикнул, закашлялся, харкнул солёным. Подволакивая ногу, доковылял до капсулы. Приложил ладонь, дождался, пока отъедет герметичная заслонка. Тяжко, со стоном перевалился через край, вскарабкался на ложемент. Изнывая от боли, дотянулся до рукоятки, затворил тяжёлую заслонку.
Внутри капсулы тут же стало темно.
Он откинулся на ложементе, чувствуя, как со спасительным жжением вонзаются иглы – в запястья, в шею, в спину. Успел. Холопы остались снаружи, они ему ничего не сделают. Ещё немного потерпеть. Ещё чуть-чуть – и он избавится от этого старого, постылого, умирающего куска мяса. Ещё несколько минут…
И за миг до того, как на капсулу обрушилась кувалда, он вспомнил, что забыл запереть за собой дверь машинного зала.
Потом были только тьма и боль. Боль рвала тело на части, на мелкие куски, расщепляла до атомов. Он беспрерывно кричал, понимая, что всё кончено, что сам отдал себя в руки торжествующих ничтожеств, что погибает, наверное, самой жуткой смертью из всех возможных. Он кричал долго, несколько часов или даже суток. И тьма впитывала его крики, как чёрная вата.
А затем во тьме расцвёло золотое сияние.
– Юноша, – сказал человек, который был, как солнце. – Юноша – это ключ. Найди дом победителя.
– Ключ? – переспросил Кат. – Какой ключ? Какой дом?..
– Дом победителя, – повторил человек-солнце.
И пропал.
Кат остался один. Но теперь он не боялся темноты, потому что вспомнил себя. А темнота – что ж, это просто такое место, где кончился свет. Не беда: свет всегда можно зажечь заново.
Думая так, он проснулся.
Было холодно. Сквозь морозные завитушки в окно пробивалось утро. Сверху нависал низкий полоток в разводах небрежной побелки. Знакомый потолок, знакомая побелка, знакомые пятна копоти от лампы.
Он лежал в кровати на втором
Кат потянулся, выстраивая в памяти события, что привели его сюда. Батим, Фьол, охота на зверя, взбесившиеся кроты, бегство, разрушенная башня. Звёзды в прозрачном небе Разрыва, зов пневмы, капля крови на странице атласа.
Дом, дверь, лестница, кровать.
Глубокий, как обморок, сон.
Кошмар, что привиделся под утро.
И – последнее, но главное – человек-солнце. Который явился нежданно, как и в прошлый, и в позапрошлый раз. Развеял ужас и тьму. Указал путь.
Понять бы ещё, что это за путь.
– Юноша – ключ, – проговорил Кат чужим со сна голосом. Откашлялся и добавил: – Дом победителя…
Обретя звучание, слова не стали понятнее. Однако было ясно: человек-солнце подсказал, как искать того, кто мог бы собрать устройство по добытым чертежам. Бомбу, которую затем надо будет взорвать в каком-то из оазисов Разрыва – как называл пустынные язвы покойный Фьол.
Кат вылез из кровати, попутно обнаружив, что спал одетым, в штанах и рубашке. Задумчиво почесал зад. Натянул ботинки и спустился вниз.
Петер уже встал и чистил куртку платяной щёткой.
– Доброе утро! – сказал он весело. – Не жарко сегодня, да?
– Угу, – сказал Кат. – Из жратвы что-то осталось?
– Сухари и колбаса, – Петер отложил щётку и, держа куртку на вытянутых руках, критически её оглядел. – Ещё сыр.
Кат зашёл на кухню, пошарил в буфете. Извлёк связку баранок и чудом уцелевший кусок сахара с орех величиной. Сахар был алмазной твёрдости. Кат с сомнением поглядел на холодную печку, на покрытый сажей чайник, на почти пустое угольное ведро.
Хотелось чаю.
Растапливать печь не хотелось совсем.
Можно было, конечно, отправиться к Аде. Она уже наверняка встала и приготовила завтрак – какие-нибудь оладьи или кашу, а то и блины. И уж наверняка у неё готов был свежий, крепкий чай. Горячий. С повидлом…
Кат сплюнул в угольное ведро. Он отлично понимал, что, если зайдёт сейчас к Аде хотя бы на минуту, то минута эта продлится до полудня. А времени не было совсем.
На кухню заглянул Петер.
– Может, поедим? – предложил он. – О, брецели!
– Это баранки, – сказал Кат и бросил связку на стол. – Давай тащи свою сумку.
Из сумки Петер извлёк колбасу, сыр и сухари, которые, на удивление, почти не пострадали – ни во время охоты на зверя, ни после. Кат сделал толстые, неуклюжие бутеброды, и они с Петером поели, сидя друг напротив друга за голым кухонным столом. Потом Кат налил в две кружки холодной воды из чайника, и настал черёд баранок. Баранки были дрянь: совсем чёрствые, на вкус как деревяшка.
Реликтовый сахар Кат трогать не стал, предоставив Петеру грызть его в одиночестве.