Воля дороже свободы
Шрифт:
– Бери выше, – Кат не отводил взгляда. – Папаша его.
Энден потупился и, надувая щёки, перевёл дух.
– Ну и шутки, – проворчал он. – Ладно. Будь по-твоему, как тебя… Демиан.
– Демьян, – поправил Кат. – Ударение на втором слоге.
– О, а я всё время забываю, – виновато сказал Петер. – И неправильно говорю.
– Тебе можно, – буркнул Кат.
Энден залпом допил кофе и поставил чашку в раковину.
– Юноша тоже помогать собирается? – спросил он без особой надежды.
– Обязательно, – твёрдо сказал Петер.
Энден вздохнул.
– Ну что ж, – пробормотал он, – полагаю, вы
– Замётано, – кивнул Кат.
Энден хранил сумрачное молчание всё время, пока собирал объёмистый, роскошной выделки портфель. Делал он это не спеша, обстоятельно, словно готовился не к прогулке до института, а к загородной поездке: взял немалый запас табаку, две коробки спичек, соорудил и завернул в вощёную бумагу бутерброды. Надевая пальто, учёный хмурил брови, с неприязнью посматривал в тёмное зеркало, будто ждал, что глядящее на него отражение состроит рожу. Однако, спустившись на улицу, он вроде бы повеселел – закурил трубку, взял бодрый темп ходьбы и, стуча копытами по разбитому асфальту, пошёл чуть впереди Ката с Петером.
А потом – разговорился.
Разговорился не на шутку.
Кат слушал его голос, трогая конверт с чертежами за пазухой и щурясь на усталое, послеполуденное солнце. Петер время от времени пытался вклинить в монолог профессора слово-другое. Но Энден продолжал свой рассказ, пренебрегая ремарками – так ломовой конь тянет повозку, не замечая снующих под ногами цыплят. И Петер постепенно затих.
Недаром: слушать профессора было любопытно.
Притом, чем дальше, тем становилось любопытственнее.
…С малых лет ему не везло. Способность, открывшаяся вскоре после шестого дня рождения, оказалась практически бесполезной: маленький Гельмунд, как выяснилось, мог управлять снами. Вначале – лишь своими. Выстраивал их так, как ему нравилось, всегда бывал счастлив внутри собственных грёз. Сыт, одет, весел. Потом научился заглядывать в материнские сновидения, прогонять кошмары. Но на большее его не хватало. Годы шли, а способность с возрастом не усиливалась и ни во что толковое не развивалась. Разве что – в самые плохие ночи своего детства, когда валялся, бывало, избитый, на кухонном полу, Гельмунд проникал в голову спящего отчима и наводил там такой жути, что тот, даже проснувшись, продолжал орать благим матом.
Вероятно, в другое время (и в другой семье) мальчик мог бы стать врачом, лечить невротиков от бессонницы, исцелять ночные страхи. Или даже открыть собственный, ни на что не похожий салон, где богатые клиенты, возлегши на диваны, вкушали бы изысканные сны, навеянные удивительным маэстро Энденом…
Об этом он мечтал подростком – когда выходил на площадь Бюргерплац, чтобы дождаться покупателя на свою пневму. Стояло голодное время, опустошённый Вельт никак не мог оправиться от очередной междоусобной войны. Никому не было дела до снов. Порядочные граждане искали работу. Рейдеры искали порядочных граждан, планируя поживиться за их счёт. Те же, кто был недостаточно везуч, чтобы заработать на хлеб, и слишком честен, чтобы отнять кусок у других – такие продавали собственную пневму на Бюргерплац. Зарядных будок в Рунхольте
Почему они шли на площадь?
Ну, так было безопасней. Всё-таки на виду, всё-таки среди народа. Смутное время, разгул преступности... Частенько встречались бандиты, которые заставляли людей делиться пневмой – с помощью побоев или угроз. Найдут кого-нибудь, выследят, припугнут в тихом переулке. И вытягивают дармовую энергию, пока жертва не валится, еле дыша, на тротуар.
А ещё были гаки.
Обычный человек не может без согласия владельца взять чужую пневму. Она просто не польётся от донора, если донор не позволит (пусть и под страхом избиения). Гаки – другое дело. Им стоит только поймать твой взгляд, сделать особый жест. И всё, готово: ты больше не хозяин своей энергии, она свободно перетекает в тело гнусного грабителя. Заканчивается это, как правило, весьма плачевно. Опьянев, гаки опустошают жертву до смерти. У них нет совести, им не ведомо сострадание.
Вот такого хищника Энден и встретил однажды на площади Бюргерплац.
Стояли осенние сумерки, с тёмного неба брезгливо моросил дождь. Хотелось в тепло – но не домой: дома ждали пьяные мать с отчимом. Прячась от непогоды в подворотне, Энден прикидывал, каковы шансы найти до ночи покупателя, и получится ли выпросить хоть немного больше обычного тарифа. Детская пневма ценилась высоко, но Эндену недавно исполнилось шестнадцать, он плоховато питался, так что доплачивать в его случае было, в общем-то, не за что.
Вечер складывался неудачно. Дождь прогнал с улиц самых желанных клиентов – перекупщиков, носивших с собой небольшие приборчики для сбора энергии в кристаллы. Энден терпеть не мог отдавать пневму обычным способом, ему претили чужие прикосновения, а с перекупщиками всего-то требовалось воткнуть иглу в запястье и потерпеть десять минут. Говорили, правда, что через иглы можно подхватить инфекцию, однако Энден не знал никого, кто заразился бы подобным способом. В шестнадцать лет не слишком боишься таких вещей. Особенно если последний раз обедал позавчера.
Спустя час морось превратилась в ливень, и Бюргерплац опустела. Шанс подцепить хотя бы обычного голодного до пневмы горожанина становился всё меньше.
И вот, когда Энден уже совсем пал духом, в подворотню шагнул человек в дорогом костюме.
Он отряхнулся, как пёс – всем телом, с брызгами. Подышал на ладони. Бросил взгляд за плечо, обвёл взглядом побитые кирпичные стены. И уставился на Эндена. Исподлобья, сутулясь и морща лоб, словно боялся, что щуплый подросток кинется в драку.
«Пневма, – сказал Энден, думая о том, что костюм незнакомца совершенно испорчен дождём. – Пять марок».
Тот покачал головой:
«У меня есть больше. Но я особенный».
Энден не сразу понял, о чём речь, а незнакомец принялся рыться в карманах, достал кошелёк и продемонстрировал целый ворох купюр, двадцать или тридцать. Тогда Энден испугался. Он слышал, что такое случалось: клиенты доплачивали, чтобы совокупиться с донором, пока тот отдавал энергию. Но человек в костюме приблизился и шепнул: «Гаки». И тогда – от облегчения ли, что не придётся отдаваться кому-то в подворотне, от близости ли обещанных денег, от неожиданности ли – Энден согласился.