Воля камня
Шрифт:
Лес. Вокруг темно, но ночь лунная, Эйлинн спокойно идёт меж деревьев. Где-то ухает филин, раздаётся потрескивание, шуршание – ночной лес живёт своей жизнью, воздух наполнен мягким ароматом, и Эйлинн вдыхает его полной грудью. Свежо, но не холодно. Через тонкую ткань летнего платья Эйлинн ощущает приятную ночную прохладу. Приподнимая подол, чтобы переступить через ствол поваленного дерева, кажется, уже долго лежащего здесь, Эйлинн с удивлением замечает, что её платье не из шёлка, как обычно летом, а из тонкого льна… Платья из такой ткани носили селянки, но фасон другой… Аккуратный вырез, узкие до локтя рукава, от локтя спускающиеся вниз, как тонкие листья, обнажая руки. Талия перехвачена тонким кожаным пояском, юбка ниспадает красивыми фалдами… Цвет… кажется, светло-зелёный. И она босиком. Ступни утопают в мягком лесном ковре… Чудно, но на душе у Эйлинн радостно.
Вот впереди между деревьями пляшет огонёк костра. Увидев его, Эйлинн поняла, что шла именно к нему. Как будто кто-то здесь ждёт её и разжёг огонь специально для неё.
Эйлинн присаживается у огня. Место у костра расчищено – голая земля. Костерок небольшой, но Эйлинн явно ощущает исходящее от него тепло. Вокруг костра кругом выложены камни плоской продолговатой формы, на них начерчены или, скорее, выдолблены, какие-то символы.
Эйлинн вдыхает полной грудью. Смотреть
Эйлинн испугана. Нужно уйти отсюда. Она быстро идёт по лесу, не разбирая дороги, впрочем, её там и не было, в испуге она больше не слышит звуков леса, не замечает его запахов – только бы выйти… Совсем вскоре Эйлинн слышит знакомое журчание воды – она недалеко от реки.
Эйлинн часто дышит, стоя на крутом берегу реки, дыхание постепенно успокаивается. Ночь светлая, ярко светит луна, Эйлинн дышит глубоко, вдыхая аромат трав, журчание воды смешивается со звуками леса… Страх, вызванный происшествием в лесу, уже прошёл. Да и было ли там что-нибудь? Может, ей показалось?
Надышавшись, Эйлинн идёт вдоль реки и останавливается у брода. Вот и всё. Сейчас она перейдёт реку, и будет дома. Ей даже жаль уходить – ночь так прекрасна… Её взгляд рассеянно падает на замок – на маленькое окошко у самой крыши, где находится небольшое помещение для стражников, и мысль, непонятно откуда взявшаяся, пронзает её сознание как молния: бабушка там, я ещё могу ей помочь.
Маленькая коморка пуста. Это Эйлинн поняла сразу, как только оказалась в ней. Коморка маленькая и ярко освещена лунным светом – спрятаться здесь было негде. На всякий случай Эйлинн открывает маленький шкафчик – слишком маленький, чтобы там мог спрятаться человек, но всё же… Шкафчик пуст, только какая-то ветошь лежит на самом его дне. Но Эйлинн чувствует, что бабушка недалеко. Она не может это объяснить – просто чувствует. Эйлинн вышла из коморки, и закрыла за собой дверь. В длинном коридоре темно. В нём было несколько окон, но, почему-то, свет не попадал в них, как будто ночь была безлунной. Эйлинн оглянулась по сторонам, и её охватил страх. Она попробовала открыть дверь в коморку, чтобы впустить в коридор немного света, но дверь не поддалась, как будто была закрыта на замок. Эйлинн дёргает её изо всех сил, но дверь не поддаётся, даже не затряслась. Эйлинн в растерянности отходит от двери. Сердце бешено стучит в висках, дыхание участилось, руки дрожат. Немного успокоившись, Эйлинн огляделась. Слабого света было достаточно, чтобы понять, что коридор пуст. «Нужно уходить», подумала она. Ощущение, что она точно знает, где бабушка, пропало. Эйлинн почувствовала себя глупо. Нужно скорее уходить. Идя по коридору, Эйлинн ощутила, что здесь холоднее, чем было в коморке. И холод здесь был другим – сырым, вкрадчиво пробирающимся под одежду, и пронизывающим до самых костей. Дойдя до конца коридора, Эйлинн уже почти не чувствовала стоп – ведь она шла босиком. Но вот, она вышла на лестницу. На лестнице тоже было темнее, чем можно было ожидать в такую лунную ночь. Эйлинн начала медленно спускаться, шевеля пальцами озябших ног, чтобы как-то согреть их. Сердце всё ещё стучало в висках, хоть дыхание и восстановилось. Пройдя один пролёт, Эйлинн взглянула в окно. Света было немного, это было не удивительно – луна светила с другой стороны, но что-то всё-таки было не так. «Почему мне кажется, что что-то не так?», – пронеслось в голове у Эйлинн. Окно выглядело как-то неправильно, но Эйлинн не могла понять, почему. Как вдруг… Словно с глаз словно упала пелена. На окне не было цветов – а они были на всех этажах, в окне… не было стекла, не было и деревянной лакированной рамы, которая держала его, и деревянного подоконника. Эйлинн вздрогнула, отступила от окна, сердце опять учащённо забилось, руки задрожали. Она лихорадочно оглядывалась вокруг себя: каменная лестница, каменные перила – их деревянное покрытие тоже отсутствует, нет и двери в коридор – видимо, выходя на лестничный пролёт, она была слишком напугана, чтобы заметить это. «Нет, не может быть, что это?». Сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Эйлинн бросилась вниз по лестницам, что было сил, бешеное биение сердца заглушало звуки её шагов. Эйлинн бежала, практически не различая ничего вокруг себя, не понимая, сколько пролётов она уже миновала, и на каком этаже находится. Эйлинн остановилась, окончательно запыхавшись. Она оперлась рукой о каменные перила, другую руку прижала к груди, пытаясь отдышаться. Сердце всё ещё стучало в висках. Сердце… Нет. Это не сердце. Биение, которое она слышала постоянно, не было биением её сердца, теперь, прижав руку к груди, и почувствовав собственный пульс, Эйлинн это поняла. Этот размеренный стук был медленнее, чем её пульс, и шёл… Она прислушалась. Казалось, он шёл откуда-то снизу. Но откуда – она уже не понимала. На площадке, на которой Эйлинн остановилась, было почти совсем темно. От перил, на которые она опиралась, лестница вела вниз, и она пошла, сама не зная куда, просто чтобы прийти хоть куда-нибудь, чтобы эти блуждания прекратились. Ступенек на этот раз было больше, и лестница была шире. Эйлинн шла, опираясь на перила одной рукой, вторые были спрятаны где-то в темноте: дотянуться до них вытянутой рукой Эйлинн не могла, а подходить, чтобы проверить, не хотела. Такой широкой была центральная лестница для нуворов и лестница, ведущая в фамильный склеп. «Не может быть, чтобы это была лестница в склеп» – лихорадочно соображала Эйлинн. «Чтобы пройти в склеп, нужно пройти через центральный холл, потом по маленькому боковому коридору, из которого открывается дверь на эту лестницу». И тут её правая рука соскользнула с края перил. Всё… перила кончились. Но ступеньки продолжались. Уже не понимая, где она находится, Эйлинн продолжала спускаться почти в абсолютной темноте. Откуда-то снизу доходил приглушённый свет. Она лихорадочно пыталась вспомнить, где в замке могут быть такие ступеньки, но не могла. Скорее всего, это было одним из подсобных помещений, куда она не заходила. «Если это подсобное помещение, в такое время здесь не будет слуг», – подумала Эйлинн. «Кто же мне поможет?».
По мере того, как она спускалась, света становилось больше. Но это не был свет факелов или свечей. Свет был какой-то зеленоватый, рассеянный, странный – Эйлинн никогда такого не видела. Глухие удары, стук невидимого сердца, теперь звучали отчётливее – казалось, «невидимое сердце» бьётся где-то рядом. Эйлинн спустилась ещё на несколько ступенек, вынырнула из-под низкого свода, и увидела, куда вели ступени – это был сад. «Но в замке нет сада, нет…» – пронеслось в голове у Эйлинн. Однако перед ней были деревья. Небольшие странной формы, словно изломанные, деревца росли, казалось, прямо из каменного пола. Ничего не понимая, Эйлинн ступила на пол этого
Ступеньки закончились, Эйлинн ступила на пол странного зала, и её босые ноги погрузились в какую-то тягучую жидкость – она была холодной, и ноги скользили, идти приходилось очень аккуратно. Эйлинн подошла к первому дереву – сероватая кора была покрыта тёмной слизью, напоминавшей слизь на полу, казалось, она стекала на пол именно с деревьев. Листья дерева были серо-фиолетовые, тусклые. Эйлинн прикоснулась к коре, и отдёрнула руку – по её телу прошла неприятная дрожь, как будто её что-то кольнуло. Эйлинн удивлённо посмотрела на странное, вызывавшее у неё жалость дерево, ещё раз дотронулась до коры – и отшатнулась – кора на мгновение словно стала прозрачной, и под ней, словно подо льдом на поверхности реки, появилось бабушкино лицо – казалось, она враз постарела лет на десять, она смотрела на Эйлинн отрешённо, словно не узнала её… Сердце снова стучало в висках, заглушая стук того другого сердца, которое, казалось, билось совсем рядом. «Что же это?» – хотелось закричать Эйлинн, но страх сдавил горло, и из него не вырвалось ни звука. Эйлинн неосторожно отступила назад, поскользнулась, и инстинктивно схватилась за ствол дерева, чтобы не упасть. Кора опять стала прозрачной, под ней опять показалось лицо бабушки, и Эйлинн увидела, как густая чёрная жидкость заструилась по дереву, а ствол вдруг подался под её ладонью, как будто снег, начавший таять от прикосновения. У Эйлинн закружилась голова, казалось, она стала лёгкой как пёрышко и падает… Словно сон перед глазами вспыхнула картина: на Эйлинн смотрела молодая девушка с чёрными волосами в красивом сиреневом платье. Лицо девушки было перекошено от гнева. Девушка ударила её, и Эйлинн попятилась. «Ты будешь проклята! – прокричала девушка, – Ты сгинешь, пропадёшь, растворишься, ты и твои потомки! Не будет у тебя никакого будущего!». Картина сменилась: Эйлинн держала в руке цепочку из белого золота, на которой висел крупный сиреневый камень – тот самый камень… «Прости меня, Айгунн, звучал у неё в голове голос бабушки. Если бы я могла повернуть время вспять, я не сделала бы этого…», видение исчезло, Эйлинн больше ничего не видела, было только ощущение, что она падает, и в голове всё звучали удары невидимого сердца…
Эйлинн не совсем поняла, как всё закончилось. Она не помнила, как проснулась, как открыла глаза, как накрылась с головой одеялом… Наверное, она сделала всё это непроизвольно, ещё находясь между сном и реальностью, пока её ещё не захлестнули рыдания. Ужас случившегося днём обрушился на неё разом, вслед за ужасом сна, словно один камень, падая, зацепил другой… Днём она была в напряжении, её не оставляла тревога, но всё же весь день у неё сохранялось ощущение, что всё случившееся – просто какое-то недоразумение, что всё разрешится, всё выяснится, и всё будет, как было – бабушка просто не может исчезнуть, это невозможно… И это чувство, хранившееся в глубине души, но, в сущности, хрупкое, как уверенность ребёнка в том, что мама может всегда всё исправить, унесло вслед за падающими камнями.
Эйлинн не знала, как долго она рыдала, постепенно она затихла и ещё через какое-то время высунула голову из-под одеяла. Свечи почти догорели. Хвала Богам, Алия не проснулась – Эйлинн не хотелось сейчас ни с кем разговаривать или слышать слова утешения. Она лежала, смотря на догорающие в камине поленья. До утра было ещё далеко, но спать не хотелось – ей было страшно. В голове вертелись обрывки сна, хотя Эйлинн не была уверена, что это был сон – обычно после пробуждения ото сна, даже если он был страшным, хотя такое случалось редко, оставалось только блёклое воспоминание. С этим сном всё было не так – воспоминания были живыми, словно воспоминания о том, что произошло в действительности. После пробуждения они не потускнели, не утратили связности, последовательности, яркости ощущений. Накрытая несколькими тёплыми одеялами, лёжа в натопленной комнате, Эйлинн ещё долго не могла согреться, особенно ступни – а во сне она ступала босыми ступнями по холодному каменному полу и по холодной вязкой жиже в странном зале с изломанными маленькими деревцами…
«А что, если это был… не совсем сон?» – рассуждала Эйлинн. «Что, если я действительно ходила во сне?». Эйлинн когда-то читала о таком. Но она тут же напомнила себе, что это невозможно – этой ночью у дверей каждой спальни стояли стражники, они спросили бы её, куда она направляется, а, убедившись, что она спит, разбудили бы её горничную…
Под утро Эйлинн всё-таки удалось заснуть – на этот раз без снов. Утром её разбудила служанка, сказав, что вся семья уже проснулась. Для Эйлинн это было нехарактерно – обычно она просыпалась довольно рано, но на это никто не обратил внимание – все были на взводе. За завтраком почти не разговаривали – и отец, и мама были погружены в себя, только Диртан немного рассказал Эйлинн о положении дел, пытаясь как-то подбодрить её. Отец с Диртаном поднялись в этот день рано, когда замок ещё спал – отец приказал стражникам ещё раз всё обыскать. При обыске не обнаружили ни следа нуворы Миэллы, никакой зацепки. Ещё раз опросили всех слуг, но никто не мог сообщить ничего, что имело бы отношение к делу.
После завтрака отец умчался по каким-то делам – сидеть без дела ему было невмоготу, за ним ушёл и Диртан. Мама пребывала словно в полусне – поначалу Эйлинн пробовала разговорить её, но она словно не слышала, когда Эйлинн обращалась к ней, а, услышав, начинала отвечать невпопад, извиняясь за то, что не слушала. Почувствовав тщетность своих усилий, Эйлинн решила сходить за книгой. Она может тихонько читать вслух – маме это не помешает, а самой Эйлинн это поможет отвлечься. Выйдя в коридор, Эйлинн закуталась в шаль. Казалось, день выдался ещё более холодный, чем вчера, а, может быть, просто сказывалось её встревоженное состояние. Маленькая гостиная, а которой они сидели с мамой, располагалась ближе к боковой лестнице, чем к парадной, и, выйдя, Эйлинн направилась именно к ней, не задумываясь об этом. Уже оказавшись на этой лестнице, Эйлинн вздрогнула – перед её внутренним взором пронёсся фрагмент из её сна – во сне она была на этой лестнице: замёрзшая, напуганная. Она бежала вниз, и оказалась в странном зале, которого, она была уверена, в замке никогда не было. А что, если… Эйлинн направилась не вверх, в свою комнату, где она оставила недочитанную книгу, а вниз. Она хотела убедиться, что боковая лестница действительно заканчивается на первом этаже, что нет никаких более узких ступенек с низким сводом, ведущих в странный зал… Ей нужно было увидеть это. Эйлинн спускалась. После исчезновения бабушки замок как будто притих. Даже, казалось, служанки стали шептаться тише, и меньше ходили по коридорам. Эйлинн медленно спускалась по лестнице. Периодически до неё доносились обрывки чьих-то разговоров, звук чьих-то шагов, один раз мимо неё, направляясь вверх, прошли два стражника, почтительно поклонившись. Всё это не давало ей уйти в воспоминания о сне, которые были ещё слишком свежими, и отгоняло страх. Так Эйлинн добралась до конца лестницы. За поворотом располагался парадный зал, а если обогнуть его по краю и войти в неприметную дверь, можно было попасть на лестницу, ведущую в фамильный склеп. Эйлинн колебалась. Во сне, в какой-то момент ей показалось, что она спускается в склеп… Эйлинн не хотелось спускаться туда – внутренне она боялась, увидеть что-то, что подтвердит её страхи, боялась, что увиденное ей во сне существует на самом деле, ведь, в конце концов, исчезновение бабушки необъяснимо… Но Эйлинн думала не только об этом. Она представила, как оставшись одна в своей комнате вечером, будет вспоминать свой сон, прислушиваться к каждому шороху… Она хотела быть уверена.