Воля вольная
Шрифт:
— Здорово, Шура. — улыбаясь, протянул Андрей большую длиннопалую ладонь. Если бы не размеры, она выглядела бы как женская. Достал сигареты из кармана.
В молодости Слесаренко был неплохим боксером, куча медалей и кубков пылились в спальне на стенке и на шкафу. Он до сих пор с ребятишками занимался. Клуб у них был. Нос Слесаренки был чуть плоский, чуть на бок свернут, со шрамами. Челюсть тяжелая… И добрючие, чуть виноватые, что он такой большой, глаза. От Андрюхи всегда какой-то свежестью жизни веяло.
— Что, правда, что ли, в обезьянник сажали? —
— Да смех один, прапор меня заводит, слушай, в клетку, а на замок не запирает. Прикрыл так и извиняется. «Извини, — говорит, — Андрюха». Тут этот Гнидюк залетает и на прапора: «Вы почему с заключенным шепчетесь?! Вы что, гомосексуалист?» Ты понял? Он что — придурок?!
— Долго сидел?
— Минут двадцать, потом Иванчука привезли. Сидим с ним, курим, фигня полная. Я говорю, пойдем отсюда, а Иванчук — не, говорит, я хочу Ваське Семихватскому в глаза посмотреть! Пусть он придет на работу, а тут мы сидим за свои же бабки! Но тут Тихий приехал, выпустил.
— Икру отдали?
— Васька привез тем же вечером…
— И что говорит?
— Да ничего, — все, мол, нормально.
— И куда ты ее дел?
— Куда денешь? В погреб обратно спустил…
— А если опять придут?
— Не пущу! С ордером если, то… — Он сморщился и почесал затылок.
— Андрюш, а тебе не кажется, что они оборзели вконец?!
Андрей с интересом посмотрел на Студента.
— Соберемся человек пять-семь, — вполголоса заговорил Студент, — посадим под замок и вызовем из Москвы службу внутренней безопасности. В газеты сообщим. Вон наши журналюги-писатели пусть напишут для центральных газет.
— Погоди-погоди… в клетку их запихать — это нехитро. А зачем?
— А чтобы в следующем году можно было легально рыбу ловить! — Студент выразительно выпучил глаза. — Легально коптить ее, солить, продавать. Ты же этим живешь? Этим! И все время под статьей ходишь! Под немаленькой! Да, может, этих двадцати процентов, которые мы ментам платим, ну пусть тридцати процентов… может, их хватит, чтобы официально, законно все было. Платишь государству за лицензию — и лови, копти. Что, плохо?
— Да неплохо… только ментов-то зачем вязать?
— А ты думаешь, они сами скажут — эх, что-то у нас не так? Надо что-то тут по-другому… Не хотим больше вас крышевать! Васька Семихватский так скажет, который, не стесняясь, пьяный орал, что в каждом контейнере поселка должна быть его икринка!
— Ну хорошо, приедут из Москвы, здрасьте, это вы наших ребят тут прижали? А откуда у вас икры две тонны? А рыбки копченой целый сарай? Это что — бунт браконьерский? Шура, нас в первом раунде уделают! Прокурор тут же нарисуется! Ты, давай, что-нибудь поумнее придумай. Кобяк вон уже выступил…
— Да как ты не понимаешь, там же, — он ткнул пальцем вверх, — снизу доверху все прихвачено. Менты, прокуратура, власти — все повязаны и всякую мелочь, вроде Кобяка они и сами задавят! Тут нужен большой шухер, чтобы вся страна узнала, тогда что-то, может,
— Да не все, — ухмыльнулся Андрей, — вон в Уссурийске партизаны…
— А-а-а, — отмахнулся Студент, — пацаны, блин… Ментов мочить взялись… Несерьезно все.
— Как несерьезно? Менты их мудохали почем зря, они и ответили…
Андрей сел на чурбак, достал другую сигарету. Прикурил неторопливо, поглядывая на Студента.
— Тут, Шур, надо как следует все обдумать. Нельзя же стрелять в человека за то, что он в форме…
— Да я и не предлагаю стрелять, — удивился Студент.
— Ну… Мне, в общем-то, все равно, кому платить, государству или ментам, но по-честному, конечно, лучше. Сам ловлю, сам копчу. Если бы официально все было, участок нормальный дали, я бы артель сколотил. «Слесаренко и К». — Андрей засмеялся. — Чего и говорить, пользы больше, самок не выбрасывали бы — процентов тридцать-сорок рыбы гробится из-за этого дела.
— Ну! Ты сам же говоришь! — подхватил Студент.
— Шур, тут надо думать. У меня вон их двое… Нет, я… если что, всегда за.
Помолчали.
— Ладно. Все с тобой понятно. Надо Кобяку помочь. «Буран» ему завезти на участок. Бензина пару бочек, хлеба, жратвы и шмотья — он же голый утёк. Я говорил с Ледяховым, тот стремается лететь. Давай сгоняем на двух «Буранах», один Степану оставим, все ему полегче. Нельзя мужика бросать…
— Это можно, — согласился Слесаренко и задумался. — А когда?
— У тебя «Буран» на ходу?
— В поря-ядке, — шлепнул по боку.
В этот вечер Студент заехал еще в несколько домов — везде было одно и то же — все понимали и соглашались, но в большом сомнении качали головами по поводу разоружения ментовки.
Ночью уже возле дома встретил крепко пьяного Балабана. Тот остановился, челку свою откинул, извиняясь и приходя в себя, подержал Студента за плечо. Потом в глаза посмотрел пристально и умно, как это всегда у него, и сказал негромко:
— Я бы, наверное, пошел с тобой… — так сказал, будто все Студентовы мысли знал.
Студент напрягся, но тут же и сморщился от запаха водяры и вообще. Балабан понимающе кивнул головой, отпустил ремешок гитарного чехла, который держал, как погон карабина, и провел двумя мягко раскрытыми ладонями перед собой, вроде как — все понял, не настаиваю.
— Счастливо! — сказал, осторожно обходя Студента и направляясь по улице.
Студент глянул ему вслед. На широкоплечее, полами метущее снег пальто. Что хотел? Но по всему получалось, что он в его дело просился. И отчего-то, то ли от того, что Балабан был бич пьяный, и от этого дело вдруг делалось несерьезным, то ли от того, что бич этот как-то слишком понимающе смотрел, зло взяло Саню Звягина. Он еще раз пристально глянул ему вслед — сука, только бомжам оно и надо в этой стране! Он еще постоял в задумчивости, глядя вслед неторопливо удаляющейся загадочной фигуре.