Воображаемые встречи
Шрифт:
… И вот уже нет никого между Валькирией, засыпающей на своем высоком ложе, и остальным миром…
Оркестр гудит и пылает. Сначала мелкие язычки пламени, — вспыхивают и вьются звуки (как в «Тангейзере» у Венерина грота). Потом — сплошная огненная стена, — весь оркестр. Голос Вотана раздается все тише, он за стеной. И вдруг сверкающая мелодия словно прорезывает пламя. Это мелодия пробуждения — тема Зигфрида, который еще придет.
5
Почти весь следующий день мюнхенский музыкант провел вне дома. Он уже начал осваиваться в Байрейте, завел некоторые
Город понравился Вилли своей живописностью, правильной планировкой, красивыми зданиями и парками. Правда, это был слишком уж современный город: ничего средневекового, старинного, готического, как, например, в Нюрнберге. В парке, окружающем новый замок, среди нескольких бронзовых статуй Вилли увидал памятник Жан-Поль Рихтеру — писателю, который лет пятьдесят назад кружил головы молодежи. Шуман был от него без ума. А нынешние молодые им не интересуются. Если бы не надпись, Вилли так и не узнал бы, чей это памятник.
Ему стало грустно. Да, герои забываются, а если и остаются в памяти, то меняется представление о них. В сороковых годах Зигфрид был любимым героем юного поколения, а теперь, через тридцать пять лет, молодежь чуть ли не смеется над ним. Да и молодежь не та. Брат Вилли Рауша, офицер, не одобряет вагнеровского Зигфрида (он слыхал о нем краем уха).
— Доброта, доверчивость, буйная веселость. Ну, знаете ли, этот образ порядком устарел. Разве это воин? Солдат должен быть жесток. А этот меч, служащий для защиты слабых, это, извините, выдумка штатских. Война — естественное состояние человека. Пора это понять! И потом, что это за мысль — освободить мир от власти золота? Не проще ли его прикарманить? Кто же он, этот нынешний Зигфрид, коммунар? В Париже [165] их порядком проучили. Дайте мне этого Зигфрида — я научу его воевать!..
165
Намек на расправу с коммунарами.
Рауш стыдился брата, мать и сестра боялись его. Щенок! Правда, таких молодчиков как будто еще немного, но в последнее время их становится все больше…
Синьор Личчио говорит:
— В детстве Вагнер прочитал сказку про мальчика, которого прозвали «неуязвимый», «роговой». Мальчик вырастает, сражается с великанами и чудовищами, но никак не может узнать страх. И он просит научить его страху.
— Это и был Зигфрид?
— Да. Через много лет Вагнер вернулся к нему. Но он не довольствуется мифами, а хочет найти всему современное объяснение. Вот он и спрашивает себя: отчего же Зигфрид не знает страха?
— Разве смелость не природное свойство?
— Допустим. Но она может и изменить. Как бы то ни было, Вагнер находит две причины неустрашимости Зигфрида. Первая — он великодушен и добр. Таким людям не изменяет храбрость. А во-вторых, он не знает корысти. Ему неведома жажда золота!
— Такое толкование благородно, — заметил Вилли.
— О, в музыке Вагнер всегда благороден! — сказал Личчио.
Вот уже второй раз он отзывался о Вагнере так странно.
6
Прошла
Печальное начало жизни. Отец Зигмунд погиб в неравном бою еще до рождения сына. Мать Зиглинда ненадолго пережила своего избранника. Маленького Зигфрида приютил нибелунг Миме, брат Альбериха, потерявшего клад. Он спрятал осколки Зигмундова меча.
Не из любви, не из жалости нибелунг приютил сироту. Он жаждет отнять у дракона шлем-невидимку и кольцо, а без Зигфрида ему не обойтись. Он знает, кем станет Зигфрид, когда вырастет.
Но Зигфрид не верит, что безобразный карлик его отец. Выведав тайну своего рождения, он весело покидает жилище нибелунга, взяв с собой осколки отцовского меча.
Вот он идет, беспечный и юный, радостный и прекрасный. На его плечах звериная шкура, в руках обломки меча, за спиной пастушеский рожок.
Поют птицы, несмолкаемо шелестит лес. Деревья склоняют свои ветви перед полубогом, а он и не догадывается о своем величии.
А карлик Миме ползет вслед. Кто из композиторов утверждал, что музыка не может обрисовать безобразное? Прислушайтесь к голосу Миме, похожему на змеиное шипение, к скачкам и пассажам фагота, имитирующего прыжки и ползание нибелунга. Музыка все может! Но что бы она ни изображала, она остается музыкой.
Из обломков меча Вотана сковать новый непобедимый меч! Это сумеет лишь тот, кто не знает страха.
Полюбуйтесь на «Ковку меча»! [166] Хейза! Вся кузница сотрясается от ударов молота о наковальню, огонь гудит, золотые искры рассыпаются. Они поют, поет весь огонь… Молот бьет в такт. И все это сопровождает ликующую песню Зигфрида.
А теперь попробовать силу меча. И Зигфрид с грохотом разбивает наковальню.
Отпрянувший, притаившийся в тени дуба Миме едва приходит в себя.
166
«Ковка меча» — сцена из оперы «Зигфрид».
— Вот ужо натерпишься страху, юнец, когда увидишь самого дракона!
— Неужели я наконец узнаю страх? Тогда веди меня к чудовищу!
Дракон Фафнер злобно рычит, его пасть изрыгает пламя. Прежде он был полубогом; жажда золота превратила его в дикого зверя. Но в нем нет величия льва или тигра; как цепная собака, он сторожит клад.
Золото не прельщает Зигфрида, и страх не приходит. Чудовище кажется ему забавным; оно бросается навстречу. Отличный предлог, чтобы еще раз испробовать силу отцовского меча!
Кровь издыхающего дракона брызнула на руку. Зигфрид подносит ее к губам, и с этой минуты он понимает язык зверей и птиц. Полноте, этот сын природы и прежде понимал их. Но сказка есть сказка; не будем лишать ее поэтических давних примет.
Зигфрид идет дальше, следуя зову птички. Он еще не вслушался в шелест леса, но говор птички внятен: «Там, вдали, за высокой огненной стеной…» И она летит, указывая дорогу.
Солнце в зените, можно отдохнуть, достать рожок и поиграть. Птичка умолкла. Кольцо он надевает на руку — оно красиво, а Зигфрид чувствителен к красоте. Шлем-невидимка пригодится в будущих битвах.