Вопль впередсмотрящего
Шрифт:
Кажется, ему не хватает страсти, кажется, он прячет свою душу.
Ничего в угоду предрассудкам, деспотизму и фанатизму.
Искусство, говорит он, пошло угодничает и постыдно отрекается от идеала.
Он берёт деньги в комоде под бельём, идёт к Наминасу и проигрывает.
Он играет в долг и проигрывает.
Киргиз отводит его в сторону и говорит, что долг — не шутка, прощать никто не станет, ты понимаешь.
— Ты
— Да.
— Правильно понимаешь?
— Да.
— Вот и хорошо.
— Вот и хорошо.
— Ты, кажется, не понимаешь?
— Понимаю.
— Что же тогда тут выделываешься?
— Ни в коем случае.
— Ты меня знаешь?
— Кто ж тебя не знает.
— Значит, понятно.
— Понятней не бывает.
— Алё, Стокгольм?
— Да.
— С кем имею честь говорить?
— Вы имеете честь говорить с директором судостроительной компании «Гольфстрим».
— Я заказывал вашей фирме судно.
— Оно уже строится.
Отбой. Строится. Всё в порядке, хотя какие-то сомнения остаются. Посмотрим.
Иногда необходимо жертвовать частностями.
Он против самодовлеющей виртуозности.
Не всякий общественный строй способствует расцвету искусств.
Низменные цели парализуют движение к высшему.
Он пытается убежать в прошлое и терпит поражение.
Двор усыпан виноградной листвой и разбитыми гроздьями «изабеллы».
Красная «Нива» во дворе забрызгана виноградным соком.
Барахлит карбюратор.
Нужно смотреть.
Облачно, с прояснениями.
Агамемнон — аргосский царь, предводитель греков в Троянской войне.
1622 год стал критическим для Испании. Молодой король Филипп IV унаследовал обширную, но уже теряющую влияние империю.
Анна и Вронский встречаются в доме двоюродной сестры Вронского княгини Бетси Тверской.
Она хочет уйти от него, но пока не решается.
Роль любовницы ей противна.
К утру сильный норд-ост сорвал паруса, сломал мачты и руль и погнал
При сложении дробей с одинаковыми знаменателями надо сложить их числители, а знаменатель оставить прежним.
Вычитание — аналогично.
В слове «море» два слога, четыре буквы, четыре звука.
Ночью Индийский океан светится.
То go to sea — Стать моряком.
On deck — На палубе.
То drop anchor — Бросить якорь.
К заходу солнца небо заволокло тучами, задул порывистый норд-ост, видимость ухудшилась, шторм усилился.
Почвы тёмно-каштановые и солончаковые.
Полынь, кермек, грудница шерстистая.
Холмы, овраги, камни, пещеры.
Караган, типчак, тёрн.
Песок, камни, вода.
Какая-то женщина.
Автобус развернулся у магазина, немного постоял и двинулся в обратный путь.
Состав с глыбами антрацита на тихом ходу идёт в порт, останавливается, некоторое время стоит.
Можно успеть сбросить несколько сверкающих глыб на землю, но… но чьи-то шаги за спиной.
Это человек в белом плаще.
— Антрацит — уголь хороший, — говорит он несколько отстранённо, немного холодно.
— Хороший, — говорю я. — Горит хорошо, почти без золы.
— Что ты медлишь? Может, тебе помочь?
— Плащ у вас белый, а уголь — чёрный.
— Ничего. Так что? Начинаем?
— А вдруг охрана?
— Я тебе говорю — её здесь сейчас нет.
— И не появится?
— Нет.
— Где же она?
— Её здесь нет, и она не появится.
— И я…
— И ты успеешь сбросить несколько кусков антрацита, дома разобьёшь их, растопишь печь, придут родители домой, а дома тепло и уютно, и они обрадуются, что у них растёт такой замечательный сын. Так что ж ты медлишь?
— Я вас не знаю, не знаю, кто вы, не понимаю…
Тем временем состав снова пришёл в движение и ушёл в створ порта.
— Антрацит на снегу, или снег на антраците — как угодно. С Новым годом вас. Вы не спите? — процитировал вдруг незнакомец в белом плаще моё подростковое стихотворение и медленно, заложив руки в карманы своего плаща, пошёл в сторону Слободки, и я пошёл за ним, но не свернул в свой переулок, а продолжал идти за ним.