Вопреки всему
Шрифт:
«Нет, это мне не нравится! На что ты похож! Давай-ка, позвони ей! Знаю, ты звонил ей три дня назад, но она не ответила, ясное дело. Ты ничего не соображаешь!»
(Выкрики какой-то развеселившейся зрительницы.)
Луиза в своем коконе из одеяла поплелась мелкими шажками по ковру к телефону, потянулась за ним и упала прямо на аппарат. Сняла трубку, потыкала в кнопки и легла на спину, ожидая, когда Эндрю ответит ей своим пронзительным голосом, на удивление нудным.
— «Зверские весельчаки», с вами говорит Эндрю, чем могу помочь?
— Эндрю. — Луиза помолчала, прерывисто дыша в трубку. — Эндрю, у меня умерла тетя.
— Луиза?
На мгновение Луиза ощутила острое желание стать кем-нибудь
— Да, — ответила Луиза.
— Луиза, ты говорила нам, что твоя тетя умерла год назад. Это не могло произойти еще раз. Где ты?
— Я дома, и это другая тетя.
Горло у Луизы заболело еще сильней — по вине Эндрю, который вынудил ее повысить голос.
— Луиза, у нас из-за тебя куча неприятностей. Я пришел сегодня утром, мы с Джезом поглядели друг на друга, и знаешь что он сказал? «Понедельник, — сказал он. — Любопытно, что выкинет Луиза сегодня». Так что произошло?
— Я подхватила грипп. — Луиза перевернулась на живот, но весьма неудачно: ткнувшись лицом в недоеденную горбушку хлеба. Она отодвинула тарелку в сторону носом.
— Ты хочешь сказать, что не сможешь прийти? — угрюмо вопросил Эндрю.
— Я хочу сказать, что даже не могу добраться до чайника. Не могу даже выключить телик, потому что не в силах дотянуться до пульта. Я хочу сказать, что серьезно заболела, и, более того, сказать, что от разговора у меня сильнее болит горло, и это ухудшает мое общее состояние.
Она раскашлялась, отчего из глаз полились слезы.
— Похоже, что ты всю ночь пила и выкурила штук шестьдесят «Мальборо», — бессердечно объявил Эндрю. — Полагаю, не приходится ожидать тебя даже во второй половине дня. Мы получили парочку срочных заказов, и нам с Джезом надо осмотреть место действия в том и другом случае. Придется попросить кого-нибудь посидеть на телефоне.
Последовала долгая несимпатичная пауза, Луиза вспомнила, что вначале думала, будто Эндрю положил на нее глаз. Если так оно и было, он, разумеется, выбросил это из головы.
— Прошу прощения, — произнесла она.
— Ты только и делаешь, что просишь прощения, Луиза. Увидим мы тебя завтра или рассчитывать на трехдневное похмелье?
— Обещаю, что приеду завтра. Мне бы только выспаться по-настоящему, тогда…
Эндрю положил трубку.
Луиза снова улеглась на пол лицом вверх. Хорошо, что она позвонила — хоть какое-то облегчение. По крайней мере, довела до сведения, что больна, пусть даже Эндрю и Джез, фанатично убежденные, что всем на свете до чертиков необходимо их предприятие по устройству развлечений, ей не поверили. Им придется обойтись без нее. А теперь, когда она освободила для себя хотя бы этот день, у нее появилось сильное желание дать бой микробам и заняться чем-нибудь более привлекательным, чем лежание в постели в комнате с задернутыми занавесками.
Луиза позвонила на работу Салли. После долгих дебатов с телефонисткой на коммутаторе она добилась соединения.
— Луиза Твигг? — Салли произнесла ее имя до смешного любезно. Она явно была не одна. — Могу я перезвонить вам попозже?
— Я быстро, — зачастила Луиза. — Мы с тобой сто лет не виделись. Как ты насчет ленча?
— Это было бы несколько затруднительно.
— Тогда сегодня вечером?
— Боюсь, что ближайшее время у меня плотно занято.
— Фергюс, — догадалась Луиза.
— Да.
— Уж не встречаешься ли
— Совершенно верно.
— Господи, это так, я бы сказала, пикантно! И вечером тоже?
— Да, таковы текущие планы.
Луиза возвела глаза к потолку. Что происходит с нынешними мужчинами? Неужели у Фергюса нет собственной жизни? Куда подевались футбол, легкое пиво, стриптиз и двухнедельный отдых на Тенерифе «только для мужчин»? Нельзя сказать, чтобы она сама хотела иметь дело с подобным мужчиной, но, если бы Салли была посговорчивей, они могли бы прекрасно проводить время ленча, выбирая подушки для дивана в «Хэбитет», а по вечерам болтать о мужчинах, не уехавших на Тенерифе.
— Тогда привет, Сэл.
— Вы могли бы позвонить мне попозже на неделе, если вас это устраивает.
— А ты постучи карандашиком мне в окошко. Ладно, я понимаю. Поговорим в другой раз.
Луиза бросила трубку.
— Себялюбивая корова, — сообщила она в пустоту и сильно шмыгнула носом.
Луиза подозревала, что, если бы Джон был таким же любящим, как Фергюс, у нее и Салли было бы еще меньше возможностей встречаться фундаментально, и в тех случаях, когда это происходило бы, большую часть времени они тратили бы на удовлетворенные вздохи. А при существующем положении дел, когда бы они ни втиснулись в какой-нибудь бар, чтобы поговорить о Джоне, Салли почему-то смотрела на подругу странным взглядом. Словно считала, будто во всем виновата сама Луиза. Дело тут было не только в Фергюсе, но и в том, что Салли заслуженно пользовалась репутацией преуспевающего и блестящего адвоката. Луиза не могла решить, которая из двух сторон вполне состоявшейся жизни Салли раздражает ее сильнее.
Во всяком случае, сейчас она успокоила себя соображением, что ноги не донесли бы ее в такую даль, как Чансери-Лейн [1] . Быть может, попозже она слегка пройдется по магазинам. Несколько новых вещичек должны показать Эндрю и Джезу, с кем они имеют дело, и завтра она вернется в контору «Зверских весельчаков» в свежем прикиде. Но выйдет она только после того, как еще часок поспит. Луиза забралась на кровать, небрежно провела пятерней по спутанным русым волосам и повалилась на гору пестрых, неудачно подобранных подушек. Повалилась и тотчас уснула, ни на йоту не беспокоясь о том, что храпит как лев.
1
Чансери-Лейн — улица в центре Лондона, на которой расположено несколько судебных учреждений и адвокатских контор. (Здесь и далее примеч. переводчика.)
Уже просыпаясь снова, Луиза увидела перед собой Джона, который, взгромоздившись на письменный стол, тянул руки к грудям Келли. Луиза попыталась проглотить комок в горле, но не смогла, и даже не в состоянии была открыть глаза. Это конечно же сон. Из тех снов, которые показывают нам то, что происходит наяву.
Что касается мужчин, всегда существовало некое случайно оброненное имя, вызывавшее у Луизы нервное сердцебиение и ночной пот. Джон назвал имя Келли. Луиза ни разу ее не видела, но говорила однажды по телефону, когда позвонила Джону на работу. Голос приятный, веселый, живой и запоминающийся. Как утверждал Джон, Келли была «безопасной». Луиза знала, что Джон спит с любой женщиной, которую считает «безопасной», но забывает упомянуть об этом ей. Таков его кодекс. Он был настолько уверен в неуязвимости собственных чувств, что даже не знал о существовании этого кодекса, но Луиза знала. По непонятной причине интуиция подсказывала ей, что в данный момент он вожделеет к чьим-то грудям. И понимала, даже в полубессознательном состоянии, что груди эти не ее.