Вопрос любви
Шрифт:
— Ты только что коснулась моей груди.
— Ой, извини, — отозвалась она.
— Это не претензия. Просто до меня только сейчас дошло кое-что.
— Что?
— Ну, я превратно истолковала отношения Хью и Шанталь. — Я мысленно вернулась в тот вечер в «Джулиз». — Они, видимо, обсуждали этот нагрудник…
— Ну да, я же говорила, они за тем туда и ходили. Шанталь занималась патентованием, которое включает точное техническое описание, поэтому ей надо было знать, что к чему, понять принцип.
— И Хью всего-навсего ей объяснял?
— Да.
— О! —
— Они и были довольными, — сказала Флисс. — Но только потому, что верят в свое новое детище. Ты знаешь, я все твердила Хью, чтобы он изобрел что-нибудь полезное, и, наверное, это оно и есть. Теперь больше не придется устраивать охоту за муслином или стирать то, что отрыгнул ребенок. Эти нагрудники будут продаваться по пять штук; одну штуку можно надеть утром, потом по необходимости заменить, а использованный выбросить. По-моему, это отличная идея.
— Да, старина Хью — молодец.
— Точно. Может, он даже заработает денег. Они с Шанталь в таком восторге — она хорошенько вложилась в разработку, хотя может пройти еще много времени, прежде чем изобретение принесет доход, а у нас уже остались последние несколько тысяч. Но слава Богу, — продолжала она, — Оливия будет рекламировать «Кочисофт» — правдамояумница? — так что мы протянем еще месяцок-другой, а еще будет кастинг на телевидении в конце недели, на который я тоже надеюсь, и это будет минимум три тысячи за право транслирования…
Потом Флисс рассказала мне обо всех собеседованиях, на которые она водила Оливию, и о мамашах, которых встречала, и о том, как они были настроены победить, и так далее и так далее, а затем завела долгую песню о том, что Оливия уже выросла из видео «Беби Эйнштейн», доросла до «Фимблз» и точно улавливает смысл увиденного, несмотря на то что эти программы предназначены для детей от двух до четырех лет, поэтому я очень обрадовалась, когда зазвонил мой мобильный. Звонил Даррен Силлито, чтобы узнать, не решилась ли я на интервью.
— Я понимаю ваши колебания, — сказал он. — Но я только хотел сообщить вам, что мой редактор дал «добро» не только на то, чтобы мы внесли пожертвование в Национальную консультативную сеть по поиску пропавших без вести, но и чтобы мы сделали ее объектом нашей рождественской благотворительной программы, если вы согласитесь на интервью.
— Вы серьезно?
— А поскольку у нас около двух миллионов читателей, это принесет нам немалую прибыль — по меньшей мере двести тысяч. Может быть, больше.
Я подумала, как помогла мне благотворительная организация, когда я была на грани отчаяния. Я вспомнила о моем кураторе Триш, которая звонила мне по три раза на дню все эти ужасные первые четыре месяца, когда мы не знали, жив Ник или нет.
— Думаю, двести тысяч
— Что ж… — С моей стороны было бы эгоистично не согласиться, к тому же я хотела безотлагательно приступить к интервью. — Хорошо, — сказала я. — Я дам интервью. Только мне нужно письменное подтверждение, что вы дадите мне контрольный экземпляр.
— Конечно, я все сделаю, — последовал ответ.
На следующее утро я отправилась в офис, чтобы рассказать Тому о своем интервью «Семафору». Он читал газету и курил одну из своих раритетных сигарет.
— Том? — Он поднял голову. — Боже! — Я всплеснула руками. — Что с тобой приключилось? — Он выглядел так, словно врезался в скалу. Его правый глаз был цвета чернослива с сияющей желтой каймой. Сквозь чуть приоткрытое веко едва проглядывала серо-голубая радужка.
— А, это? — Он осторожно постучал пальцем по синяку. — Пообщался накануне с бывшим Джины. — Он затушил сигарету. — Очаровашка.
— Я вижу. Что произошло?
— Он явился посреди ночи, пьяный как свинья. Хотел узнать, там я или нет. Джина не закрыла дверь на цепочку, и он ворвался, а я вежливо попросил его уйти. Ему эта идея не понравилась.
— И он устроил драку?
Том покачал головой:
— Просто набросился на меня, дал в глаз и ретировался, бормоча, что, если встретит меня еще раз, убьет.
— Ты звонил в полицию?
— Нет. Потому что тогда дело дошло бы до суда и вряд ли Джине или Сэму, бедному маленькому мальчику, это как-то помогло бы. Лучше, чтобы такие неприятные встречи не повторялись. Удружил мне этот отморозок: на следующей неделе я еду в Канны, и мне совершенно неохота, чтобы все там думали, что я люблю размахивать кулаками. Так что придется надевать очки.
— Да там все будут в очках, так что тебе не о чем волноваться. А потом, к тому времени синяк сойдет.
— А как там твой бывший? — спросил он. — Я имею в виду Люка. — Я рассказала ему про кимоно. Его здоровый глаз раскрылся до предела; Том ошеломленно покачал головой; — Магда-Рукиножницы.
Я уныло улыбнулась:
— Это было ужасно. Ну а пару дней спустя мы встретились за чаем, и теперь, как я понимаю, станем лучшими подружками и будем жить долго и счастливо.
— Серьезно?
— Наверное, — усмехнулась я. — Не знаю. Так хочет Люк.
— Благородное стремление.
— Но не уверена, что эта цель достижима. Проблема в том, что у Люка друзья цивилизованны до мозга костей: проводят со своими бывшими воскресные ленчи, Рождество и все такое, — в общем, не жизнь, а сказка. И он хочет, чтобы и у нас было так же. У него какая-то мечта о совершенной смешанной семье, но я подозреваю, что Магда захочет применить ко мне какой-нибудь миксер, чтобы вмешать меня в семью. И еще — я хочу, чтоб ты знал, — я собираюсь дать интервью. Я согласилась на разговор с журналистом «Санди семафор», потому что больше не могу выносить этот таблоидный бред.