Вор и проклятые души
Шрифт:
— Будем. Рассчитывай на меня и черную магию Неакра. Я уже говорил об этом.
— Мы вместе? Ты, я, Бран и Ирма?
— Вместе, — сказал Велдон и, вздохнув, добавил: — Своих не бросаем.
Он произносил эти же слова перед боем с имперским галеоном. Тогда и сейчас короткая фраза далась инквизитору с большим трудом. Высший вампир, всадник апокалипсиса и вор, который привел в мир сатану и призвал предвестников конца времен, стали для Томаса Велдона своими.
Самыми ближними людьми, кроме Лилит, которую он должен спасти. Мы обязательно спасем! Лилит и Алису!
— Я проклят, Гард, и ты тоже проклят!
— Души наши прокляты, но ты сам твердил, что даже я могу надеяться на Спасение и Прощение. Но как?
— Ты уже спрашивал, и мне нечего было сказать, но после вспомнилось Священное Писание! В нем есть ответ для тебя.
— Что же это?
— Только молитва и вера спасут нас!
Я шумно выдохнул и встретился с гневным взглядом монаха. Это был взор инквизитора, которого я знал.
— Чего ухмыляешься? — в голосе монаха зазвучал гнев. — Или сомневаешься в Писании?
— Нисколько, — я в самом деле осклабился, — просто рад видеть прежнего Томаса Велдона. Кровь и песок! Не сказать ли богохульство? Чтобы ты стал как прежде!
— Замолчи! Ни слова больше о вере! Я сын нашей Матери Церкви, и ты чадо ее. Не отягощай наши грехи оскорблением веры! — Инквизитор выставил в мою сторону указующий перст: — Молись и веруй!
— Молиться и веровать, — произнес я после секундного молчания. — Обманет ли это дьявола? Разорвет ли мою сделку с ним?
— Молитва и вера не обманывают, однако они даруют тебе надежду. Но лишь при условии, что ты, Николас, явишь неподдельную искренность.
Инквизитор сел за стол и уставился на меня левым оком. Велдон больше не выглядел сломленным.
— Более мне нечего тебе сказать, а когда найдем Лилит и Алису, поймем, как поступать дальше. Моя совесть…
— Погоди! — Я перебил Томаса Велдона. — Лилит для тебя важнее целого мира и твоей собственной души вместе с совестью! Вера и молитва — это тоже хорошо. Я тоже буду молиться и верить! Это я все уже понял. Только раскаяния не всегда достаточно для Спасения и Прощения. Ведь так?
Монах помрачнел и смотрел на меня тяжелым взглядом. Матерь Церковь учит, что покаяние превыше греха, лишь бы не опоздать с раскаянием. Но есть прегрешения, которые могут быть прощены только во время Страшного суда и после очищения грехов в Преисподней. Не зря ее часть зовется Чистилищем.
— Бог Отец отдаст Сыну суд, и Бог Сын призовет к себе падшие души, которые искупили грехи в очищающем пламени. — Велдон вновь вспомнил строчки из священных текстов.
Он почувствовал, к чему я веду. Но не понимал, что именно сейчас скажу. Монах сидел предо мной, сжав кулаки. Так сильно, что побелели костяшки пальцев. Он был необычайно напряжен, и трудно представить, какую реакцию вызовет то, что я собирался сейчас сказать.
— Ты можешь умереть, — я старался говорить, обдумывая каждое слово, дабы не произнести святотатство, — и совершенно точно, что однажды умрешь. Но прежде раскаешься. Ты будешь верить и молиться и даже не свершишь ни единого нового прегрешения. Но прежние грехи все одно отправят тебя в ад.
Монах прикрыл ладонью левую половину лица, что не была изуродована магией. Скрыл за пальцами левый глаз, словно пряча свой взор и думы, кои мог выдать этот взгляд.
— Верно ли я рассуждаю?
— Ты говоришь правильно, Гард.
— Но я не могу умереть! — Стянув перчатку с левой руки, я провел указательным пальцем правой по змеиной коже. — Вот вечное напоминание! Смерть не принесет мне ни избавления от нашего мира, ни страдания в ином. Если погибну, то просто проснусь живым. Только еще большим чудовищем, чем ныне.
Горько было говорить это. Раньше смерть казалась самым страшным, что рано или поздно постигнет любого. Сейчас смерть может статься даже желанной… Нет! Я не желаю ни покоя, ни ухода из мира живых, пока не спасу Алису!
— Но если умру, — я сомневался в необходимости озвучить терзавшую меня мысль, но высказал ее, — то не раскаюсь ни в чем! Потому что снова свершил бы содеянное!
Велдон отпрянул, как после удара хлыстом. Затем стянул с головы капюшон, явив обезображенную половину лица и око мертвого колдуна.
— Я тоже отмечен, и сия метка со мной тоже навсегда!.. — Монах перешел на шепот. Будто опасаясь быть подслушанным. Он даже оглянулся на дверь каюты. — Твои грехи, Гард, в прошлом! Ты их уже совершил!
Кончики пальцев кольнуло. Это Томас Велдон коснулся магии.
— Но я совершаю смертный грех всякий раз, когда творю колдовство! Не ждать мне прощения после покаяния! Когда вернемся в людские земли, я найду клятвенный крест и приму обет. Дам клятву, что не обращусь более к магии, когда спасу свою дочь!
— Не торопись…
— Замолчи! Я уже решил! Теперь ты понимаешь, отчего я не хочу войны ни с Низверженным, ни с кем другим? Хочу лишь найти Лилит и вырвать ее из черной длани!
Облик Велдона был ужасен. Безумства в его взоре не меньше, чем во взгляде чернокнижника Неакра.
— Я уйду в молитвы и покаяние. Я буду надеяться и молиться даже в геенне огненной, ибо верю, что в час Страшного суда получу Прощение и Спасение!
Одной рукой монах схватился за короткую белую бородку, а другую вскинул к лысине, проведя по ней скрюченными пальцами.
— Ты с ума сошел! — вскочив, я хлестко ударил Велдона по щеке.
Инквизитор уронил голову и сидел не шевелясь несколько ударов сердца. Но вот-вот поднимет взор. Я ожидал узреть в нем ненависть, однако взгляд Велдона был спокоен.
— Спасибо, — негромко произнес он, собираясь подняться из-за стола. — Это помогло.
— Погоди! — Я сел обратно. Натягивая перчатку, старался не смотреть на старика. Стыдно было за рукоприкладство.
— Что еще хочешь от меня? Я наговорил лишнего, но одно неизменно. Мне нужна только Лилит.