Ворчливая моя совесть
Шрифт:
Снизу послышался в это время протяжный свист.
— Сейчас! Подожди, Кузя!
Колобов бросился к приподнятому ветровому стеклу, чуть ли не до половины высунувшись наружу, перегнувшись, пронзительно просвистел в ответ:
— Давай! Ближе! Еще! Под меня! — Зажав в загорелых пятернях черные эбонитовые шарики — головки рычагов, работая обеими руками, то и дело привставая с круглого сиденьица, снова перегибаясь наружу, высматривая там что-то, далеко внизу, он, казалось, забыл о Колпакове: — Под меня! Под меня, говорю! Еще!
«Ну, ясно, — думал Колпаков, — на вытянутой руке поднос куда тяжелее, чем если к плечу ближе…»
Кабина, в которой они находились, так и тряслась вся.
— Есть! Намертво! — прокричал на весь белый свет краснорожий этот, в желтой касочке. — Согласно штанге! Слышь, Сашка? Зафиксировано!!
Локоть Колпакова, ищущий упора, твердости какой бы там ни было, провалился внезапно в пустоту, отошла фанерка, в которую он упирался, — и все так и захолонуло у него на миг. Лоб моментально покрылся потом. Наконец Колобов оторвался от дела. Надолго?
— Ну? — потер он ладони. — Все «КрАЗы» разогнал, сачканем малость. За чаек пора! — и вытащил из мешочка бутылку с наклейкой «Старокиевская».
— Ты… Ты пьешь здесь?! — пробормотал Колпаков.
— Это вода! — снисходительно засмеялся Колобов. — У меня ж водопровода здесь нет! С собой приношу! — Подмигнув, вытащил из ящичка электроплитку, заговорщицки приложив к губам палец, включил ее. Воду из бутылки перелил в большую эмалевую кружку, сыпанул в кружку заварки. Не жалея сыпанул. Сухой чай маленьким муравейничком несколько секунд держался на поверхности воды. Потом стал мокнуть, проваливаться. — Ну, чаек будет! Африканский!
Снизу снова донесся свист, крики послышались. Колобов бросился к рычагам. Забурлила вода в кружке, повалил ароматный пар. Выдернув вилку из гнезда, Колпаков встал за спиной Колобова и нерешительно, вытягивая шею, глянул через его плечо, наблюдая за сложными, одновременными, но направленными в разные стороны движениями стрелы, лебедки, троса с крюком…
— Видишь вон тот дом? — не оглядываясь, спросил Колобов. — Во-о-он там, где солнце садится. Шестнадцатиэтажный! Моя работа! — сказал он. Но без всякого хвастовства сказал. Даже, кажется, и не глядя в сторону домины. Только чтоб развлечь его, гостя своего. — И вон тот я делал. Еще левей, как буква Г! — продолжая энергично двигать рычагами, Колобов показал подбородком на гостиницу с рестораном, где уже более года состоял на службе Колпаков. — И вон тот дом я строил, институт это. На терапевтов там учатся, на ухогорлоносов! И вон тот — тоже вуз, но для художников. Видишь, с большими окнами, чтобы рисовать им светло было…
Он все показывал, показывал. Развлечь хотел гостя. Но Колпаков слушал вполуха, смотрел вполглаза. Он небо изучал. Надо же — всего на каких-то шестьдесят метров ближе к нему, а совсем уже другое оно здесь. Еще голубое, день не закончился, но Колпаков явственно ощущал в нем, в этом бледно-голубом, чуть золотистом, подкрашенном приближающимся закатом небе, присутствие звезд. Стоило, казалось, послюнить палец, протянуть руку, и зашипит невидимая звезда, словно
Зажмурившись — солнце, садящееся за крыши построенных Колобовым зданий, ослепило его, — Колпаков помотал головой, отгоняя наваждение. Какие такие звезды?! Неужто звездочетом судилось ему на этом свете стать? Вот уж нет! Не-е-ет!..
— А кондуктор у вас зачем?! — кричал монтажникам Колобов. — Кондукторная установка, говорю, зачем? То-то! Штанга, штанга! Привыкли, как на нулевом цикле! Отвыкайте, говорю! Давай по новой!
— Слушай, Колобов, — тронул его за плечо Колпаков, — ты женат? Квартира, дети и телевизор у тебя есть?
— Квартира есть, — на секунду отлипнув от ветрового стекла и сверкнув в улыбке зубами, отозвался Колобов, — телевизор есть, но крутить его некогда. Жену — присматриваю! Эй! Следующий! Развернись сперва!
— А магнитофон?
Колобов снова оглянулся. Сузив глаза, помолчал.
— Что?
— Магнитофон у тебя есть?
— Пей-ка ты чай! Чего чай не пьешь? — и опять головой вниз из кабины свесился. — Задом, задом наезжай!
«Хорошо, что я с собой «грундик» не захватил, — тоскливо подумал Колпаков, — взял бы — подарил. Маша со свету бы сжила…»
— Я пойду, — прокричал он, похлопав Колобова по плечу, — опаздываю!
Тот принялся отговаривать. Как же, мол, так. Чаю не попили, печенья «Юбилейного» с абрикосовым джемом не отведали. Но снова донесся снизу разбойничий протяжный посвист.
— В другой раз, — отговорился Колпаков. И, поглядев занятому рычагами Колобову в спину, осторожненько, придерживая дыхание, но уже без прежнего ужаса полез вниз. Да, страх теперь был иной. Одно дело — вверх, неизвестно зачем, сдуру, можно сказать. И другое — назад. Страшно, а что поделаешь, другого пути нет. Не вертолет же вызывать… Да и как его вызовешь? Свистнуть? Осторожненько, медленно, нашаривая пятками очередную ступеньку, спускался Колпаков с небес. Правой ногой, оставшейся без башмака, управлять было намного легче. Так и тянуло сбросить и левый, остаться в одних носках. Колобов работал там, у себя. Стрела крутилась, как заводная. Весь кран ходуном ходил. Черт!.. Не может он погодить, Колобов, несколько минут, что ли? До того трясет, едва удерживаешься на лестнице. «Сорвусь вот, шмякнусь, — подумал Колпаков со злостью, — затаскают его по судам. Легким испугом, как в прошлый раз, не отделается…»
Но вот наконец и последний пролет позади. Переводя дух, Колпаков спрыгнул с высокого портала на твердую, щебнистую почву стройплощадки, упал на четвереньки, охнул, поднялся, стал отряхиваться. Какой-то мужчина с неровно подстриженными усами сидел невдалеке на ржавой стальной балке, смотрел на него с сочувственной улыбкой. И девочка — лет трех, чуть поменьше Иришки, — на куче песка играла. Насыпав песку в импортный, с металлической пряжкой башмак Колпакова, басовито урчала, бибикала. Изображала самосвал.