Воробей под святой кровлей
Шрифт:
Лиливин был прав. Конечно же, если это зависело от нее, она должна была забиться как можно дальше от своих стражей.
— Но послушай, мой мальчик! Ведь даже если ты сумеешь отодрать одну или две планки, что ты будешь делать дальше? Неужели ты думаешь, что они тебя не услышат? Я сомневаюсь! Среди нас нет никого, кто мог бы пролезть к ней через такую щелочку. Нет! Даже если ты освободишь весь проем целиком, все равно ничего не получится.
— Получится, я сумею! Вы забыли, — горячо зашептал Лиливин, — я тонкий и легкий. Я же акробат, меня обучали этому чуть ли не с трех лет. Это мое ремесло. Я могу к ней забраться.
— Погоди! — сказал брат Кадфаэль. — Посиди тут в кустах, а я пойду поговорю с Хью Берингаром. Я достану тебе веревку и начну отвлекать их разговорами, чтобы удержать как можно дальше от тебя. Смотри! Чтобы ни слова и ни одного движения, пока я не вернусь!
— Безумие, конечно, но что, кроме безумия, можно сделать, чтобы пробить эту стену! — сказал Хью, выслушав Кадфаэля и подумав над предложением Лиливина. — Если вы считаете, что у него что-то получится, то я согласен. Так вы верите, что он туда заберется? Неужели это возможно?
— Я сам видел, как он сворачивается в кольца втрое и вчетверо, точно змея, — сказал Кадфаэль. — И раз он сам говорит, что ему хватит там места и он пролезет, то ему знать лучше. Это его ремесло, и он гордится своим умением. Да, я в него верю.
— Сейчас мы пошлем кого-нибудь за веревкой, кроме веревки, ему понадобится стамеска, чтобы выломать планки. Так что пускай подождет. А с этой стороны мы постараемся их отвлечь, чтобы они не отходили от окна. Мы будем все время без передышки держать их в напряжении, а если будет нужно, воспользуемся кое-какими уловками, но так, чтобы не слишком их напугать, иначе они могут впасть в панику. А Лиливину скажите — пусть не торопится, потому что мне кажется, — нам нужно обождать до рассвета, чтобы Алчер мог хорошенько разглядеть в окно их фигуры: на всякий случай он будет стоять наготове, вложив в лук стрелу. Уж коли хороший парень вынужден рисковать своей жизнью, мы по крайней мере постараемся обеспечить ему хорошее прикрытие.
— Я бы предпочел, чтобы все обошлось без убийства, — грустно сказал Кадфаэль.
— Да и я тоже, — мрачно отозвался Хью. — Но уж коли нельзя иначе, пускай лучше пострадает виновный, чем невиновный.
До рассвета оставалось еще около часа, когда наконец принесли нужную Лиливину веревку; но с востока небо уже посветлело, темная синева побледнела, сменившись более светлым сине-зеленым оттенком, а на самом краю неба засветилась еще более светлая зеленоватая полоса, на которой вырисовывались очертания холмов и проступила высокая громада вознесшегося на горе города.
— Уж лучше веревка на животе, чем на шее, — шепотом сострил Лиливин, когда Кадфаэль помогал ему в кустах обернуть ее вокруг пояса.
— Вот и ладно. Я вижу, что у тебя боевое настроение. Господь да хранит вас обоих! Но сумеет ли она спуститься по веревке, после того как ты ее там найдешь? Девушки не такие хорошие акробаты, как ты.
— Я буду ее поддерживать. Она такая маленькая и легонькая, что сможет спуститься ногами по стене, держась за веревку… Только отвлекайте их хорошенько с той стороны!
— А ты, пожалуйста,
Лиливин скинул башмаки. Чулки у него были совсем дырявые, пальцы торчали наружу. Кадфаэль заметил это и подумал, что так ему, наверное, будет даже удобнее карабкаться, но когда настанет время прощаться и проводить его в дальний путь, — если, конечно, захочет Бог, а Бог должен захотеть! — надо будет снабдить Лиливина чем-нибудь получше.
Юноша бесшумно спустился с холма к конюшне, пощупал стену над головой и, найдя какие-то уступы, непригодные для человека более тяжелого веса, поставил ногу на первый и, точно белка, полез вверх по бревенчатой стене.
Кадфаэль подождал, наблюдая за Лиливином, и не ушел, пока не увидел, как он перекинул веревку через самую надежную перекладину решетки и привязал ее там узлом, затем медленно и осторожно отодрал первую разболтавшуюся планку и бросил ее вниз; она бесшумно упала в траву на расстояние вытянутой руки. Так прошло более получаса. Время от времени до Кадфаэля доносились усталые голоса, оживленно переговаривающиеся на другом конце конюшни. Решетка теперь уже была хорошо видна, и Кадфаэль различал со своего места ее перекрещенные планки. Вынув первую, Лиливин освободил щель, в которую могла бы проскользнуть кошка, но для более крупного и менее гибкого существа этого явно было недостаточно. Солнце еще не взошло, но небо постепенно светлело.
Обмотанный вокруг туловища веревкой, Лиливин трудился над решеткой. Когда он принялся терпеливо расшатывать вторую планку, Кадфаэль, осторожно крадясь через кусты, пошел сообщить о том, что делается с его стороны.
— Видит Бог, на взгляд это кажется невозможным, но парнишка знает свое дело, и если он, как кошка своими усами, каким-то чутьем узнает, где можно пролезть, то я полагаюсь на его суждение. Только, ради Бога, поддерживайте дальше ваши переговоры!
— За это уж я отвечаю, — сказал Хью, который отошел немного назад, но по-прежнему не спускал глаз с окна наверху. — Поговорите вы самую малость… Новый голос заставляет их навострить уши.
Кадфаэль возобновил бесполезные увещевания. Ему ответил охрипший от усталости, но все такой же воинственный голос.
— Мы не уйдем отсюда, — начал Кадфаэль, забыв об усталости, так как двойная забота заставляла его бодриться, — пока здесь все обремененные душевным и телесным страданием не обретут мира и свободы, будь то на этом или на ином свете. Те, кто упорствует до конца, будут осуждены на вечное проклятие! И все же Божья милость бесконечна, и кто к нему обратится даже в последний миг, тот ее обрящет.
— До восхода уже недолго осталось, — говорил в это время Хью, обращаясь к Алчеру. Алчер был лучшим стрелком в гарнизоне, в ожидании восхода он заранее выбрал позицию и теперь не видел причины, чтобы ее менять. — Будь наготове, и, как только я крикну, пустишь стрелу через этот проем в первого, кто в нем покажется. Но без моего приказа не стреляй. Я молю Бога, чтобы мне не пришлось этого делать.
— Все ясно, — ответил Алчер, поигрывая луком, в который уже была вложена стрела. Он не сводил глаз со своей мишени, которая теперь была ясно видна над дверью конюшни.