Ворон. Волки Одина
Шрифт:
– Бейнир, ко мне! – закричал я.
Остановив секиру на полпути в воздухе, он отступил ко мне, а я вынул меч. Сначала я подумал, что датчане своим появлением погубили нас – против пятидесяти синелицых нам не выстоять. Однако враги неожиданно повернулись к нам спинами, а некоторые повскакивали на коней. По холму вниз бежал Сигурд с волками – раскрашенные щиты сверкали разноцветьем, а клинки тускло поблескивали в красноватом свете сумерек.
– Только я собрался распотрошить этого коротышку, – вздохнул Бейнир.
Грудь его тяжело вздымалась, а дыхание скрежетало, как меч в неподогнанных ножнах.
– Да, видел, – ответил я и покрепче уперся ногами в землю в ожидании надвигающейся битвы.
Меня окружили датчане, и мы встали в стену, хоть и без щитов. Через мгновение пятьдесят скандинавов под знаменем с волчьей головой обрушились на растерявшихся синелицых.
– Потише! – вопил я. – Потише, псы датские!
Не потому, что мы были без оружия и без кольчуг, а потому, что, если у синелицых осталась хоть капля здравого смысла, они прорвутся к Гердовой Титьке и укроются там, как недавно сделали мы.
– Погоди! – рявкнул Пенда, оттаскивая назад молодого ретивого датчанина за толстую косу. Мне сразу вспомнился охотник Гриффина из Эбботсенда и его пес Арсбайтер. – Да стой ты, дурень! – орал уэссексец.
Датчанин неохотно повиновался.
Всадники безуспешно пытались расчистить себе путь, искалеченные кони громко ржали. Воздух наполнился запахом крови, мечи скрежетали по железу и впивались в потные тела. Флоки Черный всадил копье в голову синелицему и выхватил у него из рук меч. Брам Медведь отсек коню переднюю ногу, стоящие рядом отскочили и принялись вытирать глаза от брызнувшей крови. Сигурд метнул сразу два копья двумя руками – я впервые видел, чтоб так делали, – и каждое настигло свою цель. Ярл смеялся в упоении боем.
С криком «Вперед!» я ринулся в гущу сражения и первым же ударом срубил синелицему голову. Пенда и датчане вопили, предаваясь резне. Некоторые синелицые отважно сражались, других же мы легко убивали, потому что их ослепил ужас и желание сбежать от резни.
– Бей нежитей! – взревел Туфи, хватая синелицего за шею и вонзая ему в спину нож.
Враг издал леденящий душу вопль, а Туфи провернул нож, злобно ухмыляясь и передразнивая жертву.
Темнокожий единоборец в одиночку сдерживал натиск Брама и Бьярни, нанося им уколы в щиты. Скандинавы не понимали, как его достать, и напоминали двух медведей, пытающихся выловить из ручья рыбу лапой. Им помог Бейнир. Он подковылял к синелицему сзади и одним махом разрубил его от плеча до бедра. Датчанин взревел в диком триумфе, а Брам и Бьярни восхищенно переглянулись. Убив единоборца, Бейнир спас жизнь другим, потому что, увидев, что его лучший воин мертв, предводитель синелицых бросил свой кривой меч на землю. Аслак разрубил бы и предводителя, но тут ярл прокричал:
– Довольно!
Волки подняли щиты и отступили, привычно встав плечом к плечу с товарищами. Синелицые последовали примеру своего господина, только одни бросили оружие сразу, а другие – помедлив. Уэссексец Ульфберт лежал мертвый с топориком в шее. Бальдред, Виглаф и Гифа стояли вокруг, качая головами и почесывая бороды. Чуть поодаль лежали Гейтир и еще один датчанин, имени которого я не знал, а несколько воинов сидели, схватившись за раны и посеченные конечности, и ждали приказа ярла.
Солнце закатилось за горизонт, убегая от идущей с востока огромной тени, и унесло с собой дневное тепло. Мокрая от пота рубаха неожиданно стала холодной и липкой. Военачальник синелицых повернулся к востоку и воздел руки к небу. Его люди сделали то же самое.
– Аллаху акбар! – прокричал он.
Синелицые повторили эти слова, а потом один их них затянул ту же заунывную песнь, что мы слышали раньше. Флоки Черный посмотрел на Сигурда, подошел к воющему и врезал ему кулаком в челюсть, отчего тот рухнул как подкошенный. Его сотоварищи продолжали причитать с поднятыми к небу руками. Мы недоуменно переглядывались; некоторые взялись за амулеты или рукояти мечей, чтобы отогнать злые чары. Старый Асгот бормотал заклинания – просил Одина защитить нас от загадочного колдовства.
– Надо было их прикончить, – простонал Бодвар, потом наставил на синелицых копье и поднял щит, будто закрываясь от пугающих слов на незнакомом языке.
– Вы все знаете, что делать, – сказал Сигурд. – Если псы вздумают сопротивляться, убейте.
Аслак сдернул золотой обруч со шлема военачальника и бросил его Сигурду. Потом злобно дернул синелицего за чешуйчатую кольчугу, чтоб тот ее снял. Все принялись делать то же самое, и синелицые стали неохотно стягивать с себя боевое облачение. Я вдруг понял, почему Сигурд остановил резню. Потому что лучше, когда пленник отдает кольчугу добровольно и ее не приходится сдирать с вонючего трупа. Забрав у синелицых все ценное, мы оставили их дрожать в одном исподнем – даже сейчас их больше волновали странные ритуалы. Мне хотелось надеяться, что они и вправду молятся своему богу, как сказал Пенда, а не творят какую-нибудь мощную волшбу против нас. Я недоумевал, что за бог заставляет их падать на колени и тыкаться лицом в грязную землю, чтобы доказать свою верность. Такой бог либо жесток, либо те, кто в него верит, лишены гордости, в отличие от скандинавов.
Мы смотрели, как побежденные синелицые уходят в ночь, везя тела убитых на оставшихся в живых лошадях, – их мы не взяли за ненадобностью. Мы знали, что успеем погрузить провизию и награбленную добычу на корабли и отплыть до того, как синелицые вернутся с подкреплением.
Недоуменно кривя тощее лицо, Рольф спросил Сигурда, почему тот пощадил синелицых.
– Лис придушил бы всех кур в курятнике, просто потому что он лис, – ответил ярл.
Он надел золотой обруч синелицего на свой шлем, а в руках нес кожаное седло, кривой меч и чешуйчатую кольчугу. Подбитый кожей шлем военачальника болтался у него на поясе. Вокруг шлема было намотано полотно, Сигурд сорвал его и вытер им меч.
– А вот волк… – продолжил он, обращаясь к идущему рядом и такому же нагруженному Рольфу, – будет красть по одному ягненку за раз, и овцы начнут его бояться. – Сигурд улыбнулся, довольный исходом сражения. – Не знаю, как ты, Рольф, но я так вдвое больше добычи унесу, коли руки не устали рубить направо и налево.
Датчанин рассмеялся, а за ним и все остальные. Замысел удался – синелицые попались в ловушку, как глупые звери, мы победили и забрали все ценное, вот только воинов хороших потеряли, и от этого было горько на душе. Мы положили пятерых датчан и уэссекца в одну могилу с выложенным вокруг из камней боевым кораблем. Правда, переходить Биврёст им предстояло лишь с копьями, что вызвало недовольство у некоторых датчан. Все же хороших мечей у нас по-прежнему было не так много, чтобы зарывать их в землю. Сначала уэссекцы хотели похоронить Ульфберта по христианскому обычаю, но, когда каменная ладья была готова, решили оставить его в общей могиле.
– Все равно до рая доберется, – сказал Бальдред, почесывая лысеющую голову, – так пусть пройдет в последний раз по морю с язычниками, больно уж он его любил, море-то.
Теперь у Сигурда хватало облачения для всех волков в стае. Стоя на освещенном лунным светом берегу, где у причала покачивались «Змей, «Фьорд-Эльк», «Конь бурунов» и «Морская стрела», датчане вернули оружие скандинавам, поблагодарив и похвалив владельцев за остроту мечей, прочность щитов и удобство шлемов. Потом Сигурд раздал всем копья, кольчуги, топорки, странного вида шлемы и легкие, заточенные с одной стороны, но необычайно острые кривые мечи синелицых. Датчане с благодарностью приняли снаряжение, которое стоило немало серебра. В голове моей звучали слова клятвы. И не уклонюсь от боя с воином, равным мне по храбрости и оружию. И буду мстить за побратима, как за кровного брата. Волки сразились за своего ярла и устроили бойню на поживу воронам да червям, и теперь Сигурд выполнял свою роль кольцедарителя, жалуя прекрасное оружие своим воинам. И коли нарушу я эту клятву, то предам ярла и побратимов и стану гноеточивым ничтожеством…