Ворошилов
Шрифт:
В московскую пересыльную тюрьму в ту пору стекались со всех концов России тысячи людей, направлявшихся в ссылку. В общих камерах здесь можно было встретить представителей всех существовавших в стране революционных организаций, а их было очень много. Администрация отправляла ссыльных к месту назначения по частям, тем временем заключенные успевали перезнакомиться, и знакомства эти, как правило, начинались и заканчивались в диспутах на животрепещущую, интересующую всех без исключения тему: революция, революция, ее пути, ее победы и поражения…
В Ярославле арестантов встречает зима. Яркое солнце сопровождает их на всем пути по городу, оно ослепляюще
Долог путь на север России, она велика, необъятна. Со смутным, тревожным чувством смотрит из окна тюремного, зарешеченного вагона административно-ссыльный Клим Ворошилов. Он вправе считать себя бывалым человеком: видел и обе российские столицы, и Стокгольм, и Копенгаген, и Лондон… Что ждет его впереди, надолго ли станет его обиталищем Север? Про себя он уже давно решил: как только представится к тому удобный случай — бежать, но кто знает, как все сложится?
За окном тем временем менялась природа. За рекой Сухоной пошли леса, леса необозримые, непривычные тому, кто родился и прожил молодость на юге. Все меньше населенных пунктов, кругом сосны, ели. Вскоре лес сплошной стеной подступил к дороге, и поезд двигался между Шпалерами высоких и стройных еловых деревьев. Жутко становилось при мысли о том, что на сотни верст простирается эта безмолвная, безлюдная лесная чаща. Ближе к Архангельску железнодорожный путь просек великолепные строевые леса, потом спустился в низины, и по сторонам пошли засыпанные снегом болота.
В Архангельск этап из 81 человека, в который входил и Ворошилов, прибыл 15 ноября 1907 года. Северная Двина уже давно скована льдом. Запомнились Ворошилову только уходящие вдоль реки по льду, тянущиеся, словно тонкие нити, санные дороги, проложенные обозами, да розоватый отблеск только что зашедшего солнца, оживлявший бесстрастный и тем не менее величественный вид замерзшей северной реки.
Протянувшийся вдоль реки на пять верст узкою полосою город был завален снегом. Две главные улицы — набережная и Троицкая да десятка два-три поперечных коротких улочек, упиравшихся в болотистую тундру, — вот и все.
Появление этапа на улицах города не произвело особого впечатления на его обывателей: они привыкли к подобным процессиям, считали их будничным, заурядным делом. Проследовав по улицам, ссыльные перешли по мосту через реку Кузнечиху и оказались в предместье Архангельска — Соломбале. Здесь, налево от моста, находилось обнесенное забором двухэтажное здание Соловецкого подворья. В нем временно и разместили ссыльных.
Из окон подворья, служившего в летнее время помещением для многочисленных богомольцев, направлявшихся в Соловецкий монастырь, открывался изумительный вид на город и Двину. Зимою, правда, он был не так прекрасен, но позднее, когда Ворошилову довелось увидеть город на северной реке летом, полный жизни и движения, он показался ему совсем иным.
Тогда, после плавного и мощного ледохода, на широком, порой пятиверстном пространстве реки было очень оживленно: маленькие шустрые пассажирские пароходики сновали между городом и Соломбалой, буксиры, по временам протяжно гудя, пенили воду, как сказочные птицы, плыли парусники, а вдалеке, на горизонте, появлялись очертания океанских кораблей, и воздух дрожал от их гудков.
Ворошилова, однако, ждало гораздо более отдаленное место — уездный город Пинега, до которого надо было тащиться еще 213 верст. 26
Первое, что увидел Ворошилов, приближаясь к Пинеге, была высокая колокольня церкви да выделяющаяся красным пятном среди серых бревенчатых построек крыша казармы. Сотня с небольшим домов, растянувшихся вдоль высокого берега Пинеги, больница, три церкви, несколько лавок, около тысячи жителей — вот и все. По словам дореволюционного путеводителя, городок этот «в обыкновенное время не представляет ничего интересного, но оживляется Никольскою и Благовещенскою ярмарками, на которые съезжаются купцы из Галича, Каргополя, Архангельска и Холмогор и выезжают из тундр с продуктами своих промыслов — рыбой, жиром, шкурами, мехами и дичью самоеды и жители Устьцильмы, Ижмы, Пустозерска, Мезени…»
Что и говорить — не слишком-то оживленное место! Но ссыльный, оказавшийся в Пинеге, мог благодарить бога, если его не посылали дальше, в глубь уезда: здесь все же была пристань для пароходов, каждую неделю прибывала почта. Но именно о возможности отправиться дальше сообщил Ворошилову уездный исправник. Он еще раз напомнил ему «Положение о полицейском надзоре», регулировавшее жизнь ссыльного.
Ссыльный находился в полном распоряжении полиции. Параграф 6-й гласил: «От лица, отданного под надзор полиции, отбираются документы о его звании, если таковые у него имеются, и вид на жительство, взамен которых ему выдается свидетельство на проживание в назначенной ему местности». Следующий параграф обязывал поднадзорного «жить в определенном ему для того месте» и воспрещал «отлучаться из оного без разрешения надлежащей власти».
Параграф 17-й: «…поднадзорный как в месте своего жительства, так и временного пребывания обязан являться в полицию по первому ее требованию».
Параграф 18-й: «…местная полицейская власть имеет право входа в квартиру поднадзорного во всякое время».
Параграф 19-й: «Полиции предоставляется право производить у лиц поднадзорных обыски…»
И так далее, и так далее…
В такой глуши, как Пинега, полиция не считала нужным, пока будет определено дальнейшее (в полном смысле этого слова) место жительства Ворошилова, держать его под стражей. Непредусмотрительность, по крайней мере в отношении таких людей, как Ворошилов, непростительная. Он побывал у проживающих в городе ссыльных, расспросил, и его решение укрепилось — тут он не намерен задерживаться, у него есть дела и поважнее.
Покуда жандармы раздумывали, куда бы подальше заслать Ворошилова, он готовился к обратному пути. Для этого нужны деньги, и в Луганск, к А. Л. Гущиной, отправляется письмо с просьбой одолжить их. Но посланные «матушкой» 25 рублей возвращаются обратно — адресата уже нет на месте.
Большевик Павел Лагутин через других ссыльных сумел договориться с местным жителем Иваном Кабеевым, который зарабатывал извозом. Кабеев согласился довезти Ворошилова до Архангельска. Нашлась и попутчица — одесская студентка Мария Найда тоже не хотела зимовать в Пинеге. 21 декабря 1907 года Ворошилов, употребляя выражение жандармского документа, «из-под надзора полиции скрылся».