Воровская корона
Шрифт:
Кирьян, стиснув зубы, собрал остаток сил и налег на горло Шереметева всем телом. Вот язык уже не умещается во рту. Еще немного…
— Отпусти его! — услышал Кирьян за спиной пронзительный женский крик. — Я кому сказала! Иначе я тебе высажу все мозги!
Кирьян не поверил, что голос принадлежит Дарье. Он обернулся и увидел ее в трех метрах от себя, сжимающую в руках пистолет. Промахнуться с такого расстояния не сумел бы даже слепой.
— Девочка, ты ошиблась. Опусти пистолет, — ласково попросил Курахин.
Получилось очень задушевно, как если
— Я не шучу!
Хватка жигана ослабела, Шереметев вдохнул струю спасительного воздуха и, собравшись с силами, сбросил Кирьяна.
— Я тебя, быдло, научу, как следует господ любить! — ударил он Кирьяна в лицо. — Я тебя, мразь, задавлю собственными руками! Фу ты, — брезгливо поморщился он, посмотрев на окровавленные руки, — перепачкался весь! Одни неприятности от этого быдла. А ты молодец, — посмотрел граф на Дарью, — не растерялась. Ценю! Мне всегда нравились безрассудные женщины. Боже мой, как я был не прав, я ценил в дамах только тело. Какая возвышенная натура! Девочка, ты поедешь со мной? Я покажу тебе Прагу, Вену, Париж! К твоим ногам упадет вся Европа!
Кирьян поднялся, хмуро вытер с разбитого лица кровь.
— А ты — сука! — глухо сказал он.
Дарья вяло улыбнулась:
— Теперь это уже не имеет никакого значения.
— Вот оно даже как… Ну почему мне никогда не везет на баб? Почему попадаются одни стервы! Ответь мне, зачем ты меня предала? Разве я тебя не одевал, не осыпал бриллиантами и золотом? — спросил Кирьян.
Дарья отрицательно покачала головой:
— Нет, я имела все лучшее.
— Может, я тебя недостаточно любил?
— Меня так не любил ни один мужчина, да и вряд ли кто-либо будет любить крепче.
— Значит, все эти твои отлучки не случайны?
— Конечно, я докладывала ему о каждом твоем шаге и знала все твои малины, — призналась Дарья.
— Значит, в Печатниковом переулке меня ждали не случайно?
— Да.
Кирьян никогда не замечал, чтобы Дарья интересовалась оружием. Но сейчас, глядя на нее, он вдруг с удивлением обнаружил, что девушка обращалась с пистолетом очень уверенно. Даже ногу слегка отставила для упора.
— Тогда почему?.. Ты же спасла меня из-под расстрела. Ведь это же твои руки передали мне краюху со стволом! Ты же меня любила! Ответь!
Пауза продолжалась вечность.
— Возможно… Хочешь откровенности?
— Да.
— Помнишь девушку… которая у тебя была до меня? Ты ее убил.
— У меня были на это причины, крошка, — в голосе Кирьяна послышалось раскаяние.
— Она была моей старшей сестрой.
— Ах, вот оно что… А я думаю, почему ты мне так сразу понравилась. Оказывается, все намного проще. Я ее недолюбил, а тебе… Ну-ну… Ты дождалась своего часа, крошка. Стреляй, момент самый подходящий, я готов… Пожалуйста, вот сюда, — ткнул он себя пальцем в лоб, — только, пожалуйста,
— А тут, оказывается, разыгрывается нешуточная драма, — губы Шереметева скривились в едкой ухмылке. — Только, пожалуйста, не нужно никаких домашних театров, моя крошка! Я не выношу бездарных представлений. Я их вдоволь наглотался в пору своей юнкерской молодости в Санкт-Петербурге. Стреляй!.. Ну!
Дверь не просто открылась — она распахнулась со страшной силой, словно ее вышибло артиллерийским снарядом. Комната мгновенно наполнилась людьми. Кирьяна тут же смяли, опрокинули на пол. Дюжий Николай Марусев взгромоздился жигану на спину и, придавив шею коленом, принялся проворно скручивать ему руки.
— Попался, гаденыш! — приговаривал он яростно. — Попался!.. Ну, теперь ты не уйдешь! По всей строгости ответишь!
Жиган не сопротивлялся. Он не чувствовал боли, только губы, разбитые в кровь, беззвучно шептали:
— Ну почему мне никогда не везет с бабами?!
Шереметев метнулся к окну, но в ту же секунду стекло брызнуло осколками. И граф, потеряв равновесие, опрокинулся на пол.
— Как я его! — выглянул в проем Кондрашов. — От всей души заехал. Прикладом! Я так долго об этом мечтал!
— Уж не убил ли? — спросил Марусев, посмотрев на распластанное тело.
— Живой, — удовлетворенно протянул Савелий, заглянув в лицо. — Сейчас очухается.
Вошел Сарычев. Кивнул, чтобы освободили стиснутую двумя дюжими оперативниками Дарью, обвел взглядом подвал.
Шереметев уже пришел в себя. Глаза его оплыли, превратившись в узкие щелки, под носом багровел кровоподтек. Кондрашов лихо скручивал ему руки. Граф не стонал, терпел, лишь болезненно кривился.
— Знаешь, что я не могу тебе простить больше всего? — обратился к Шереметеву Сарычев, брезгливо глядя ему в глаза.
— Чего же?
— Нину! Там, в ресторане, она узнала Кирьяна и позвонила мне, но наткнулась на тебя. Спасая пахана, ты отдал распоряжение устранить ее.
В дверях возник Петя Кроха. Заметно сдал уркаган, ссутулил плечи. Неловко потоптавшись у порога, он обратился к Сарычеву:
— Ну, так я пошел, начальник.
— Спасибо тебе, Кроха. Без тебя я бы не справился.
— А чего там, — безразлично махнул уркаган. — У меня к нему личный должок имеется. Так что мы с жиганом квиты.
— Куда ты сейчас?
— К себе… — махнул рукой уркач. — Лукерью надо проверить, хозяйством пора заняться, крышу залатать, а то ведь течет, стервоза! — по-ребячьи пожаловался он.
— Не боишься, что жиганы достанут?
— Чему быть, того не миновать, — равнодушно произнес уркаган. — А потом, я калач-то тертый, меня без хрена не сожрешь. Кое-что я приготовил… для особенно ретивых.
— Я к тебе заеду, — пообещал Сарычев.
— Заезжай, буду рад…
— Бывай, — кивнул Сарычев. И, посмотрев на бесчувственного «Замарова», стянутого по рукам и ногам ремнями, произнес: — Чего же вы ждете? Несите его в машину! У меня к нему разговор будет… очень долгий!