Воровская семейка
Шрифт:
— Если ты умрешь от воспаления легких, я уверен, найдется не меньше дюжины парней, которые попытаются убить меня и выдать это за несчастный случай.
Кэт изучала отражение Гейла в окне кондитерской. Он не улыбался ей. Не ругал ее. Он просто вручил девушке стакан горячего шоколада и набросил ей на плечи свое тяжелое пальто.
Вокруг падал снег, покрывая улицы пушистым белым одеялом, — самое время для тех, кто хочет начать все с чистого листа. Но Кэт была отличным вором и знала, что даже австрийская зима не спрячет их следов.
Девушка повернулась и внимательно оглядела
— Что нам делать теперь, Гейл? — Кэт не хотела плакать. Усилием воли она заставила свой голос звучать твердо. — Что нам делать?
— Дядя Эдди велел ничего не делать. — Гейл обнял девушку за плечи и мягко повел ее по тротуару. На минуту Кэт показалось, что ее ноги заледенели: она словно забыла, как двигаться.
— Ты доверяешь ему? — спросил Гейл.
— Конечно. Он для меня что угодно сделает.
Гейл остановился. Его дыхание на морозном воздухе превращалось в облачка теплого дыма.
— А что он сделает для твоего отца?
Иногда, чтобы увидеть правду, нужно посмотреть на нее свежим взглядом, со стороны. Стоя посреди улицы, Кэт поняла, что именно этим вопросом ей следовало задаться прежде всего. Она вспомнила суровый приказ дяди Эдди и ледяной взгляд Артуро Такконе.
Артуро Такконе не вернет свои картины.
Он больше никогда их не увидит.
Девушка поднесла стакан с горячим шоколадом к губам, но он был слишком горячим. Она посмотрела на густые завитки шоколада: в картонный стаканчик одна за другой медленно падали снежинки. В ее голове все еще крутилась картинка с камеры наблюдения.
— Мы с ума сошли, — заметил Гейл, дрожа от холода без пальто. Он взял девушку за руку и потянул ее к ближайшему кафе. Но Кэт стояла на месте, глядя, как хлопья снега тают в дымящемся стакане. Внезапно девушку осенило: она вспомнила красную дверь. Она вспомнила, как играла со стопками книг, как тихо сидела у матери на коленях.
— Что случилось? — спросил Гейл, подходя ближе.
Кэт закрыла глаза и попыталась вообразить, что она снова в Колгане, пишет контрольную. Ответ был в книге, которую она читала, в лекции, которую она слышала: ей оставалось лишь найти потайную комнату в своей голове и выкрасть правду, которая там таилась.
— Кэт! — Гейл попытался отвлечь ее. — Я говорю…
— Почему Такконе не пошел в полицию? — выпалила Кэт.
Гейл развел руками, словно ответ был очевиден. А так оно и было.
— Он не очень-то дружен с полицейскими. И не хочет, чтобы они трогали своими грязными пальцами его прекрасные картины.
— Но что, если дело не в этом… — продолжила Кэт. — Зачем он прячет их в комнате подо рвом? Почему не застрахует их? Что, если…
— Если они вовсе не принадлежат ему?
Магазины вокруг них один за другим закрывались на ночь. Кэт посмотрела в одно из темных окон все еще в поисках красной двери, которая находилась в сотнях километров отсюда.
— Кэт…
— Варшава.
Где-то зазвонил церковный колокол.
— Мы едем в Варшаву.
Восемь дней до истечения срока
Варшава, Польша
Глава четырнадцатая
Молодые люди нередко приходили к Абираму Штайну. Большинство из них представлялись ему студентами, которые надеются получить высокие оценки, порывшись в его многочисленных папках и стопках книг. Другие были искателями сокровищ, убежденными, что нашли на бабушкином чердаке случайно попавший туда подлинник Ренуара или Рембрандта, и желавшими узнать, сколько за него можно получить.
Но проснувшись однажды в понедельник от неожиданного стука в дверь, Абирам Штайн надел халат и вышел в темную гостиную, даже не подозревая о том, что увидит за дверью.
— Wer ist da? [11] — спросил он, распахивая дверь, и по привычке прищурился, ожидая увидеть солнечный свет. Но он ошибся со временем: солнце едва взошло и было еще слишком низко, чтобы добраться до книжного магазинчика через дорогу.
— Was wollen Sie? Es ist mal smach er fr"uh, [12] — проворчал Штайн на родном немецком.
11
Кто там? (нем.)
12
Что вам угодно? Еще слишком рано (нем.).
У девушки и молодого человека, стоявших на пороге, за спинами были рюкзаки — как у студентов, а их глаза были полны тревоги и надежды — как у охотников за сокровищами. Мистер Штайн не смог с первого взгляда определить, к какой из двух категорий они принадлежали. Но зато он знал, что кровать наверху была теплой и мягкой, а порог — холодным и твердым, и у него не было никаких сомнений в том, где бы он хотел провести это утро.
— Ich entschuldige mich f"ur die Stunde, Herr Stein. [13]
13
Простите за беспокойство в столь ранний час, мистер Штайн (нем.).
Девушка говорила по-немецки с легким американским акцентом. Ее спутник не говорил вовсе.
Больше всего на свете в эту минуту мистеру Штайну хотелось захлопнуть дверь и отправиться в спальню, но что-то остановило его: эта девушка показалась ему любопытной. Да и молодой человек тоже. Потому что никаких рюкзаков и никаких тревожных глаз Штайн еще не видел на крыльце своего дома до восхода солнца.
— Вы бы предпочли говорить по-английски, я полагаю?
Кэт неприятно удивило, что, хотя она старалась говорить по-немецки как можно лучше, мужчина тут же уловил ее акцент. Она подумала, что потеряла в Колгане больше, чем ей казалось.