Восход луны
Шрифт:
Раис их успокаивал:
— Алюминий — белое золото. Мы живем в век авиации. В небоскребах полно алюминия — окна, двери… Потерпите. Я из вас сделаю миллионеров, будете меня помнить…
Пайщики уезжали довольные. Довольны были и рабочие, рассчитывавшие получить станки, а там, глядишь, и квартиры, ну хотя бы однокомнатные. Фуад мечтал о том же, поэтому трудился изо всех сил. На аэродроме ему не повезло, может быть, повезет здесь…
Со дна котлована поднялись фундаменты цехов, выстроились длинные ряды железобетонных столбов с ажурными перемычками. Еще стен нет, а крышу уже ставят, заливают пол бетоном, выкладывают плитками. Каждое
Объясняться со специалистами-англичанами было трудно. Иногда англичанин говорит-говорит, а потом рассердится да и сам начинает размешивать бетон. На земле еще ничего. А вот наверху, где соединялись и сваривались огромные железобетонные детали… По взмаху руки, по интонации, по выражению глаз надо было понять, что следует делать. «Спецы» чертыхались, кляли арабов, как только могли. Однажды техник-англичанин отвесил Фуаду оплеуху — якобы за нерадивость. Фуад мог дать сдачи, но побоялся, что уволят и он не дождется «чистой» работы.
Он попытался, правда, пожаловаться раису, но тот лишь отмахнулся. Ссылка на то, что земля арабская, а англичане на ней «пришельцы», не произвела впечатления. Раис, разумеется, держал сторону «спецов», которых сам пригласил. Фуад понял, что тут в одиночку ничего не достигнешь; чтобы кусок хлеба не вырвали из твоих рук, надо действовать сообща, не то вырвут в два счета — дело к тому идет.
Прошло два года. Как только поставили крышу, стало поступать оборудование. Фуад надеялся, что его позовут к машинам, но англичане искали строителей «с языком» — тех, кто знает английский. Фуад под эту категорию не подходил.
«Это пока не поставят станки», — утешал себя Фуад, но уже начал кое-что понимать. Его по-прежнему держали подсобным рабочим. Между тем из грамотных и знающих язык рабочих создавались специальные производственные бригады. Фуад попытался приткнуться к ним — куда там, даже не подпустили. Выяснилось, что все местные неграмотны, бригады поэтому составляют из арабов, приехавших из других стран. Получалось странно: земля принадлежит одним, завод тоже, а работать будут другие.
Чем виноват Фуад, что не знает английского?
Учили бы — знал бы не хуже, чем пришлые.
Об этом надо было сказать вслух, пока их всех не выгнали за ворота;, должно же быть хоть какое-то равенство. В ходе пуско-наладочных работ на главном конвейере произошло разделение рабочих на «своих» и «чужих»; водоразделом служило знание английского. «Чужие», то есть пришлые, уже в цехах, на виду у англичан, а «свои» все еще копаются где-то на территории.
Что делать? Идти снова жаловаться? Бессмысленно. Фуад поговорил с одним, другим — все соглашались с его словами. Надежда, ради которой они побросали семьи и вкалывают, не считаясь со временем, таяла, словно мираж в пустыне. Фуад (не спал ночами, ворочался на голых досках и все обдумывал план действий, слова, с которыми он обратится к рабочим.
Как-то рано утром Фуад выкатил к воротам бочку из-под цемента и, дождавшись часа, когда мимо пошли рабочие и специалисты, вскочил на свою трибуну;
— Подождите, не приступайте к работе! Подождите! Я хочу сказать вам кое-что важное…
Многие шли дальше, не обращая внимания, но нашлись и такие, что остановились, сгрудились вокруг оратора, стоящего на бочке. Строители знали: Фуад — серьезный парень, он не способен на пустые выходки.
— До
Толпе не терпелось:
— Чего ты хочешь? Скажи сразу.
— Идем работать, хватить язык чесать!
— Чего я хочу? Равенства! Понимаете, равенства! Все рабочие, здешние и нездешние, должны быть равны, как перед аллахом.
— Почему ты думаешь, что у нас нет равенства?
— Нет у нас равенства. Говоришь по-английски — свой человек, получай «чистую» работу. Не говоришь… Вышло так, что жители этой земли, ее хозяева, оказались чужими лишь, потому, что не обучались грамоте, иностранному языку…
То ли раису успели сообщить о происходящем возле заводских ворот, то ли он случайно оказался поблизости, — во всяком случае, он уже стоял неподалеку от Фуадовой бочки. «Завод еще не пущен, — думал раздраженно раис, — а уже завелся бунтовщик… Ишь, горлопан, я ему укорочу язык!» Но вслух ничего не сказал, напротив, прислушавшись, изобразил на лице дружелюбие и заинтересованность Дождавшись, пока Фуад переведет дух, хозяин заговорил сам:
— А дельно толкует! Правильно, рабочие должны быть равны. У меня так и будет. Я даже правительству не позволю, не то что профсоюзу, нарушать принцип равенства.
Раис ушел только тогда, когда Фуад, выговорившись, замолчал. Но в это утро Фуада никто публично не поддержал, а через два дня он был арестован. Он никак не мог понять, за что. Сам раис при всем народе восхищался им («Дельно толкует!»), после митинга он работал, как и раньше. Рабочие подходили, пожимали ему руку, благодарили за то, что он «брал слова из их сердец», и вдруг арест…
Фуад вспоминал слова раиса: «Построим завод — золото потечет». Вот тебе и золото — решетка, через которую едва пробивается косой луч. Вышло, как на островах: нырял, нырял, а сетка пуста. Видно, беда ниточкой привязана к его ногам. Куда Фуад, туда и она, словно других нет. В океане черный жемчуг принес горе, а на земле? Невезучий он, Фуад, с самого детства. Подрос, пошел в молотобойцы за «прокорм». А какая там кормежка? Фуад ни разу не ел досыта, разве только в дни праздника, когда все забивают баранов и, боясь нарушить завет аллаха, раздают мясо беднякам. В эти дни он только и наедался, а потом опять переходил на гнилые фрукты и бобы…
Фуада повезли в суд. Следствия никакого не было, да и расследовать, собственно, было нечего. Все ясно. Фуад сам признает себя виновным в важном преступлении — в незнании английского языка. За это и получил оплеуху. До сих пор руки чешутся, не может простить себе, что не дал англичанину сдачи. Попадись тот теперь — получил бы сполна…
«Судить не шариатским, а гражданским судом!» — приказал раис, ибо не верил в строгость шариатских законов. Фуада осудили как бунтовщика и противника экономического развития страны. Подумать только: Фуад против развития страны… Какая нелепость!