Восход
Шрифт:
Видимо, мои слова задели Арину за живое.
— А разве мы, Петя, кулаки? — спросила она полушепотом.
— Не про вас говорю. Ты, тетка Арина, не думай этого.
— Обидно мне, Петя, такие речи слушать.
— Ну вот. Я, может быть, и сейчас еще немного люблю Лену. Потому-то и зашел, чтобы повидать ее напоследок, распроститься и забыть совсем, навсегда. А тут вышло вон что: Федора на дороге ее перехватила, как овцу в стаде, чтобы куда зря не убежала. Стало быть, у Лены никакого желания повидаться
Санька сидела молча. Анна задумалась, и лицо ее было грустное. Федя очень серьезно вслушивался в мои откровенные слова и курил цигарку.
— Так-то, тетка Арина, прости за прямоту. Вообще, получилось хорошо. Жениться успею и через десять лет. Сейчас не до женитьбы. Дела большие. Федя вон тоже согласен со мной. Согласен, Федя, не жениться до конца войны?
— Полностью.
— А не пора ли нам идти?
— Пойдем, — сказал Федя. — Ужинать нас ждут.
— Ты хоть молочка бы немножко попил. Совсем разобиделся на нас, — неподдельно жалостливым голосом попросила Арина.
— Спасибо, — отказался я.
— Эх, какой! И молочка не хочет.
— Прощайте. Поклон Лене передайте.
И только мы хотели уйти с Федей, как в дверь негромко постучали. Я невольно вздрогнул и почему-то сел на прежнее место, на край скамьи. Санька пошла открывать дверь, за ней Федя, а потом Арина. Только Анна осталась на прежнем месте. Я обернулся, посмотрел на нее. Она сощурила глаза, и горькая складка легла меж губ.
— Кто-о? — певуче спросила Санька.
— Свои, — ответил грубый голос.
Я облегченно вздохнул. Кто угодно, только бы не Лена. Встретиться с ней уже не было никакой охоты. Особенно после такого разговора. Сейчас мы с Федей пойдем, а завтра пораньше надо ехать в Инбар. Там дела, там ждут товарищи. И так две недели в разъездах, в работе. Вижу, с какой неохотой подошла к двери Санька, даже с испугом. Взялась за щеколду и медлит, как до этого Федя, — снять ли? Сзади в напряжении стоят Федя и Арина. Слышу, как тяжело вздохнула Анна: «Э-эх!»
— Мамка, открывать, что ль? — осекшимся вдруг голосом спросила Санька.
— Чего ж теперь делать? — ответила мать. — Открывай.
— Ну-ка, обожди, — Федя слегка отодвинул Саньку. — Тоже солдат-девка! Трусиха!
Глава 12
На пороге двери предстал, высоко задрав голову, небольшого роста, кряжистый парень, одетый в серый, из солдатского сукна френч с накладными карманами.
Обут он был в добротные сапоги, в которые заправлены плотно облегающие икры галифе. Кепка с пуговицей на макушке. В руках трость.
Несмотря на такой шикарный наряд, в парне было нечто петушиное. Задранный кверху нос с раздутыми ноздрями придавал ему особую,
— Здрасте! — небрежно бросил он и, не дожидаясь ответа, обернулся к двери, повелительно позвал: — Иди!
«Что за щеголь? — думал я, разглядывая его. — И кого он зовет?»
С крыльца никто не откликнулся. Тогда он шагнул к нам и остановился, разыскивая, где бы сесть. Арина торопливо подставила ему свою табуретку и услужливо попросила:
— Проходи, садись.
— Благодарю покорно, мамаша, — ответил парень. — Всем приятный вечер! Погодка хороша.
Никто на это ни слова. Только Федя что-то промычал.
Парень снял кепку, металлической расческой провел по густым и, как брови, белесым волосам, затем, спрятав расческу в левый кармам, вынул серебряные часы. Открыл их, посмотрел на циферблат, звонко щелкнул крышкой, сунул в карман и сделал еще шаг. Я невольно взглянул на его сапоги. На левом был нормальный каблук, а на правом раза в три выше. Несмотря на это, парень не мог скрыть своей хромоты. Согнутая в колене нога «косила», как бы загребая по пути.
«Вот кто ты такой!» — наконец догадался я. Ванька-сапожник прохромал к табуретке. Подал руку Феде и, хозяйски усевшись, протянул ноги, словно всем напоказ.
— А ты что там стоишь? — крикнула Арина по направлению к крыльцу.
Оттуда послышался голос:
— Да сейчас.
Некоторое время все молчали. Слышно было, как дышала, отдуваясь и жуя жвачку, корова на дворе, как на насесте во сне переговаривались куры. С улицы доносились припевы под гармонь.
Вошедший франт обвел всех глазами, затем его взор остановился на мне.
— Познакомься, — догадался Федя и кивнул на меня.
Парень встал, косо шагнул к столу и, протягивая мне руку, важно отрекомендовался:
— Иван Петрович Жуков!
«Да уж вижу, кто ты», — подумал я и пробормотал нехотя свое имя. Мы подали друг другу руки.
— Знаю, знаю, — покровительственно заявил он и снова задрал свою голову так, как любят задирать ее мелкорослые люди. Ростом он подошел бы мне до плеча.
— Знаете меня? — спросил я. — Откуда?
— То есть как откуда? Вы-то, откровенно говоря, меня знаете?
— Нет, Иван Петрович, не знаю.
— И не слышали?
— И не слышал.
— Я Жуков Иван. Откровенно говоря, сапожник.
— А-а, догадываюсь. Федора Полосухина говорила, что вы ей вроде сосед. Очень рад с вами познакомиться.
— Оно по такому случаю и выпить нам не мешало. Самогону можно быстро достать. Хотя вы, партейцы, откровенно говоря, боретесь против самогонщиков и в тюрьму на казенный харч их сажаете. А сами, откровенно говоря, к случаю, пьете?
— Лично я самогон не потребляю.