Восход
Шрифт:
Она совсем низко опустила голову. Потом глухо ответила:
— Сам виноват.
— Чем, чем?
— Не приезжал больше.
— Лена, разве в этом дело? Я все время был в работе, в разъездах. Усмиряли восстания. Потом два месяца тифом болел. Говорят, бредил тобою. Сестра в больнице сказала: «Все какую-то Лену звал».
— Дядя Викеня виноват. Письмо тебе с ним в город посылала, а он напился и письмо потерял.
— Знаю, знаю. Федора мне говорила.
Помолчав, добавил:
— Твоя сестра…
— И она виновата.
Она подняла голову, и глаза ее были полны слез. Она проговорила, не отирая их:
— Боюсь я.
— Кого боишься?
— Всех. Не знаю.
— И меня?
— И… тебя боюсь.
— Меня-то что?
— Зачем так говоришь?.. Уже все прошло… Зачем зря бередить?
«Зря». Опять это «зря». Короткое, но страшное слово,
— Чего же тебе нужно? — вдруг спросила она, взглянув на меня.
Что ей ответить? Я похолодел под взглядом ее голубых глаз. Да точно ли они голубые? И уже высохли слезы на них. И были то не глаза ее, а голубые ледяшки.
Множество «зря». Любил ее зря, зря вовремя не дал отпора Федоре, зря испугался тогда, и зря вот приехал сюда, и совсем зря желал свидания. Так мне и надо.
Глухим голосом я тяжело спросил:
— Значит, ты теперь не любишь меня?
— Нет.
Все.
Радуйся, Федора, твоя взяла…
Радуйся, сапожник Жуков Иван. Твоя взяла.
Уезжай, Петр. Твоя не взяла.
«Нет, нет и нет!»
Федя угрюмо смотрит на меня, а я чувствую, как проваливаюсь сквозь земляной пол.
— Спасибо, Лена.
Она молча встает, не глядя, протягивает мне руку. Я холодно жму ее руку, чужую, уже не мою.
И странно — чувствую вместе с горечью какое-то облегчение. Очень странно. Словно я освободился от чего- то, давно гнетущего меня. От какого-то сладкого, но непомерно тяжелого груза.
Лена прошла в открытую дверь избы мимо Феди. Федя покосился на нее, а Жуков смотрел на меня, и не поймешь, то ли довольная, то ли злорадная улыбка перекосила его курносое лицо. Нет, не поймешь. А я только посмотрел в спину Лены как бы напоследок, и она скрылась от меня во тьме избы.
— Все? — спросил Федя.
— Все, Федя. Да, все.
— Вот и хорошо.
— Куда лучше, — ответил я и, напустив на себя горькую веселость, сказал: — Теперь бы первач пошел в самый раз!
— Найдем, — сказал Федя.
Обернувшись к Ваньке, я весело обещал:
— Мы, надеюсь, еще встретимся?
— Не к чему, — буркнул он.
Следом за нами вышла Санька.
Отойдя от крыльца, она, схватив за руку, остановила меня. Федя заметил это и тихо побрел один.
Санька молчала, тяжело дыша. Я тоже ничего не мог говорить. Только видел, как удалялся тихо Федя, затем скрылся за кооперативом. Видела это и Санька.
— Я все слышала, — наконец прошептала она. — Зачем
— Что зачем?
— Говорил-то все! Эх, Петя, Петя! Хотела я тебя толкнуть под бок, чтоб замолчал, да постеснялась.
— И хорошо сделала, Саня, что не толкнула.
— Да разь она поймет? Тебе же говорила Анна. Куплена Елька и перекуплена. И к чему ты все это завел? Горько, что ль, было? А теперь-то сладко? Так тебе и надо.
— Да что ты, Саня! Ты тоже против меня?
— За тебя я, за тебя.
Она крепко схватила меня за руку, приблизила ко мне свое лицо.
— Мне бы ты хоть чуток так сказал.
— Зачем?
— А вот зачем.
И, обхватив меня за шею, крепко-крепко начала целовать.
— Что ты, Саня, что ты? — испугался я не на шутку. — Как тебя понять?
— Как хошь, так и понимай.
Отстранив меня, она погрозила мне пальцем и строго приказала:
— К нам заезжай. Обязательно.
— Зачем, Саня? — спросил ее.
— Увидишь зачем. Вглядись и вдумайся. Когда Лена еще не пришла, ты говорил о любви. Говорил — полюбишь самостоятельную, а не теленка. Толкнула тебя, а ты меня? Толкнула ведь?
— Да, толкнула.
— И все… А может, и не все. Ну? — она приблизилась ко мне и схватила за плечи. — Я не Лена. Я больше ее понимаю. А она, правда, что теленок. Уж я — то никого не послушаюсь. И… грамотнее, чем она.
— Подожди, подожди. — Хотел ее отстранить, но она теснее прижалась ко мне.
— Поцелуй меня. Сам поцелуй.
— Как же так?
— А очень просто. Я ведь ни с кем еще сроду не целовалась.
— Да что ты…
— Эх, ты!
Она оттолкнула меня, помахала рукой, крикнула:
— Заезжай обязательно! — и побежала к избе, где в сенях еще виднелся огонек.
Глава 13
Поговорив, мы с Федей решили еще прогуляться по селу. Спать нам не хотелось.
Светил узкий серп луны, ярко блестели звезды, высоко стояла тесная куча Стожар. Блестела Венера, уходя на запад. А на востоке уже белела полоска сине-молочного разлива. Близилось утро. Кое-где пели ранние петухи. Булькающими голосами гортанно квакали в тростниках на реке лягушки, и давали знать о себе сонные собаки.
Проходим мимо темных и сумрачных строений — изб, мазанок, крытых погребиц, освещенных мерцающими звездами. Липы, тополя, ветлы, запахи акаций от палисадников, лугового сена и непросохшей травы на телегах!
Влево кем-то брошенная недостроенная изба с присевшими от времени стропилами, пустые оконные пролеты, а вокруг высокая трава и навозная куча, тоже поросшая травой.
Громадная, о пяти главах церковь — как клуха уселась на цыплят. На отшибе от нее, словно забытая всеми, стояла дырявая колокольня.