Восход
Шрифт:
— Сестра. Кулачка, мельничиха. Женила Егора на себе. Такое бывает по некоторым случаям.
— Догадываюсь, по каким. Н-да-а. Чудно все-таки вышло. Значит, мы всю твою… бывшую… или будущую родню арестовали?.. Совсем интересно. Посмотреть бы на эту Федору.
— Увидишь. У меня нет особой охоты встречаться с ней.
— Ты можешь на обыск к ним не идти, — предложил Иван Павлович.
Он не так меня понял.
— Как раз и пойду, Ваня.
— Не подумают, что мстишь им?
— Теперь поздно
— Впрочем, пустяк. Вот и Лены я тоже не видел. При случае можно?
По голосу Ивана Павловича я понял, что не ради насмешки он об этом спрашивает, а из сочувствия ко мне. Он сам влюблен в Зою, молодую учительницу математики в женской гимназии, стройную, высокую девушку с удивительно правильным красивым лицом. Она дочь бухгалтера в казначействе. Ваня ходит к ним на дом, когда бывает свободным, и занимается с ней, как он говорит, алгеброй. По правде сказать, я не знаю, что это за наука — алгебра. В дробях еще чуть-чуть смыслю. Но у них, кажется, дело идет хорошо.
— О чем задумался, Ваня? — спросил я, когда мы уже подходили к дому.
— Интересная мысль мелькнула. Может быть, это и несерьезно.
— Говори, друг, — поощрил я.
— Ты вот собираешься выйти в писатели. Сейчас много читаешь, работаешь среди народа, ну, изучаешь людей, дела. Психологию их изучаешь. Правильно?
— В частности верно, Ваня. А еще что?
— А вот как разобьем всех контриков, укрепим власть, поступлю в Саратов или куда-нибудь учиться физике, математике. К химии у меня большая склонность. Не знаю, от кого такая тяга к математике?
— Про тебя не знаю, Ваня, а у меня склонности определенно от отца.
— В сущности, я вот о чем хочу сказать. Мы присутствуем при восходе Советской власти. А укреплению власти мешают всякие контрики. Так вот, слушай. Не проделать ли нам такой опыт? Это больше всего для тебя пригодится в будущем. Не взять ли нам в качестве понятого при обыске у Полосухиных самого Ваньку Жукова?
— Жукова? — изумился я. — Постой, подожди. Как же так?
— Очень просто. Мы сумеем разыграть. Дело несложное, а для нас полезное. Ход такой, слушай. Ванька Жуков, за которого Федора и Егор прочили отдать Лену, для них — идеал. И вот хромой идеал заявляется в дом к своей будущей родне — и… кем, в какой роли?
— Догадываюсь, Ваня! Но меня мороз по коже дерет. Ведь и я заявлюсь.
— У вас роли разные. Ванька как бы не арестован. И Федора об этом не знает. А ему мы внушим, что он ни в чем не виноват. Вот в роли понятого от Совета и выступит против своей будущей родни. Начнет себя выгораживать, а их топить. И увидят они, особенно Федора, каков их зятек. Мошенник, к тому же предатель…
— Подожди, Ваня, — перебил я. — Словом, ты хочешь ошарашить Федору?
— Конечно. Пусть ума рехнется.
— Так это же и выйдет, так
— За тебя месть? — подсказал Иван Павлович. — Не-ет, они этого не понимают. Знают одно: наживу, выгоду. Там, где можно, действуют вместе, а там, где грозит расплата, поврозь, да еще и предательством не брезгуют. Как не поймешь?
— Согласен, Ваня. Но меня все-таки озноб берет.
— Плюнь на озноб. Мы сделаем еще покрепче. Жуков пойдет не понятым, а… уполномоченным от волсовета. Чином повыше…
Разговаривая так, мы обошли несколько раз вокруг дома.
На кухне мы застали Егора. Он беседовал с Василисой.
— Здравствуй, Полосухин! — поздоровался Иван Павлович. — Василиса накормила тебя?
— Спасибо, товарищ чека, звать вот не знаю как.
— И так хорошо.
— Ваньку Жукова не забыла накормить? — спросил Иван Павлович.
— Нажрался и он.
Услышав наши голоса, вошел Степа-красноармеец.
— Что, Степа?
— Все в порядке, Иван Павлович.
— Так вот, Полосухин, сейчас мы немного закусим, а потом зови нас в гости.
— Куда в гости? — даже приподнялся Егор.
— Как это куда? Домой, к себе. Мы вот тебя угощаем, кормим, а ты… Не-ет уж, дядя Егор, ты человек самостоятельный, трудолюбивый, говорят — гостеприимный. Когда тебе еще доведется пригласить нас!
Егор очумело смотрел на Ивана Павловича, ничего не понимая.
— Да как же это, товарищ чека?
— Если не хочешь, не зови. Дело хозяйское. В обиде не будем и сами не пойдем. Уж не гневись на чека.
Выручила Василиса. Она укорила Егора:
— Зови-и, дура-ак!
— Я что ж, — засуетился Егор, — ведь я не супротив. Только как она, Федора?
— Федору зачем спрашивать? Хозяин — ты. Или боишься ее? — усмехнулся Иван Павлович.
— Боюсь, — откровенно сознался Егор и вполне искренне вздохнул, чем и рассмешил нас. — Убьет она меня.
— Не дадим тебя убить, — пообещал ему Иван Павлович. — Как это так, живого человека, да вдобавок еще мужа, и вдруг того… кокнуть?
— Нет, товарищ чека, вы меня лучше к тюрьму или в преисподнюю, а не домой с вами! — взмолился Егор. — Поверьте слову, лучше. Зверь она.
— Что зверь, то зверь, — подтвердила Василиса. — Карахтерна.
— Любопытно, — задумчиво произнес предчека. Потом громко, ободряюще пообещал Егору: — Мы ее свяжем, если начнет бунтовать.
— Ее и чепь не удержит! — воскликнул Егор.
Иван Павлович по-ребячески расхохотался, повторяя:
— Чепь, чепь.
Очень понравилось ему это слово.
— Мы, Полосухин, цепь возьмем от этого пса… как его по фамилии?
— Архимед, — подсказал я.
— Тогда так, — немного успокоился Егор. — А куда бы лучше и самого пса прихватить. Да спустить на нее, чтобы укусил.