Восход
Шрифт:
— Ну тебя!
— Что кума Арина делает? — внезапно спросила Василиса.
Спросила, догадываюсь, для того, чтобы нарушить наше неловкое молчание. Видимо, старуха понимала нас.
— Я давно из дому, — ответила Лена.
— Небось не целую неделю.
На это Лена ничего не ответила. Василиса вздохнула и принялась ставить посуду на стол.
Молча наблюдал я за действиями Василисы, а сам думал: «Что же все-таки нужно Лене от меня?» Разговор у нас явно не клеился. Может быть, она стесняется Василисы? Ну, хотя бы с ней о чем-нибудь
«Санька — солдат-девка — та бы не молчала. Разве спросить о Саньке? А что спросить? Зачем?»
От дождя, который все усиливался, в кухне заметно потемнело. И меня невольно начала одолевать дремота. Это и не мудрено. Устал и две ночи почти не спал. И я, сам тому противясь, сидя рядом с Леной, прислонившись к простенку, начал дремать. Мелькнула злая мысль: «Пусть Лена молчит, а я подремлю». Права бабка Василиса: «Давно не видались, а поговорить нечего». И в самом деле не о чем. «А может быть, Лена тоже не спала всю ночь?» — подумал я. Впрочем, какое мне дело, спала Лена или нет. Она же теперь мне чужой, совсем чужой человек. И словам Ваньки я не верю — будто Лена его прогнала, будто любит она меня. Это он сказал, что называется, «от некуда деваться». Он даже «уступил» мне Лену, чтобы спасти самого себя. Какая у него к ней любовь! Да какая и у нее к нему! Хозяйские, деловые соображения. Соображениям этим помогала Федора.
…Очнулся я от легкого толчка в плечо.
За окнами грохотало так, что звенели стекла и сотрясался помещичий дом. Где-то над карнизом крыши бился оторванный лист жести. Вдруг в окна сильно забарабанило, как сторож трещоткой.
— Никак, батюшки, град! — испуганно воскликнула Василиса.
— Град, бабушка, — подтвердила Лена и снова толкнула меня плечом, хотя я уже не дремал. Посмотрев на меня, она с укором тихо произнесла: — Бессовестный… какой!
Мне неожиданно стало стыдно.
— Да нет же, — залепетал я, — это я так… притворился.
Чтобы больше не дремать, я сказал Василисе:
— Пойду осмотрю дом. Это мне поручено. Скоро вернусь.
Не получив никакого ответа ни от Василисы, ни от Лены, я встал и направился из кухни в большую комнату — столовую. Мне надо побыть одному, обязательно одному. Пусть обижается Лена.
Какое мне теперь до нее дело! Мне надо собраться с мыслями.
«Зачем же она все-таки пришла, несмотря на дождь? Кто ее сюда послал? Наверное, Федора? Конечно, она».
И вот я в просторной комнате — столовой, где мы благодаря Василисе застали мятежников врасплох. В комнате все уже убрано и подметено. Нет в углу соломы, на которой, как свиньи, лежали Климов и Егор. Прибран диван, где безмятежно спал Васильев. Сдвинут в угол большой стол, за которым они пили и замышляли недоброе.
Открыл дверь в спальную. Здесь Василиса тоже все успела убрать, даже постель Тарасова. Но шкафы с книгами не были заперты. На столике лежали отобранные мною книги. И вот я обнаружил дверь — вернее, очертания двери, — которая вырисовывалась под обоями.
«Надо действительно осмотреть
Взял дверь за ручку, сорвав с нее клочок обоев, но дверь не поддалась. Еще сильнее дернул. Нет. Дверь заперта или с той стороны на внутренний замок, или с этой на ключ. Но душки замка не видно.
«Интересно — что же там, за дверью? Куда она ведет?»
Спросить Василису? Она о чем-то, слышу я, говорит с Леной. Говорит больше Василиса. О чем? Знаю, что сторожиха не скажет о том, о чем ей запрещено говорить, а если обмолвится о Ваньке, — пусть.
Снова принялся исследовать таинственную для меня дверь, дергаю за плоскую ручку, но дверь будто срослась со стеной. Стукнул в нее ногой. По ту сторону что-то зашуршало и как будто упало. Интересно. Еще раз ударил каблуком как можно сильнее. Я готов был взломать дверь.
— Ты что тут буянишь, начальник? — послышался сзади голос. — Ушел и совсем пропал!
Эта произнесла Лена, а за ней стояла Василиса.
— Да вот, — указал я на дверь, как бы оправдываясь. — Бабка, — обратился я к сторожихе, — что тут за дверь?
— Я сама не знаю, — ответила Василиса.
— Как же не знаешь? Ведь ты сторожихой тут еще до революции была.
— Где ты дверь нашел? — приблизилась она. — Сроду не замечала.
— А я нашел. Видишь, она под шпалерами скрыта, да еще была шкафом заставлена.
Василиса призадумалась. Потом утвердительно заявила:
— Допрежь никакой двери тут не было. Это, видать, не настояща или сделано недавно. Право слово, не знаю.
— Хорошо. А скажи, там, за стеной, что, комната или зал?
— Там зала. Может, оглядишь?
— Огляжу, веди!
Мы вышли в прихожую. Одна дверь из прихожей вела на парадное крыльцо, которое было закрыто, вторая вправо. На этой двери висел замок. Василиса отперла его без особого труда.
Перед нами был просторный зал, в котором стояли скамьи, одна выше другой, длинные — во всю ширину зала. По бокам вдоль стен — проходы. Это, по-видимому, и был старый зал помещичьего театра. Да, так и есть. Направо при входе сбитая из теса сцена, тут еще остались декорации — пыльные, оборванные. В полу недоставало нескольких половиц. Вместо суфлерской будки — дыра. До революции на этой сцене изредка ставились любительские спектакли, в которых принимало участие учительство, дети духовенства, может быть, и деревенские грамотеи.
Ставились спектакли и после Февральской, а особенно после Октябрьской революции. Об этом не раз говорил мне Тераскин, уездный работник, житель этого села.
Говорят, что на сцене играл и сам помещик. Он и режиссировал.
Надо же было ему связаться черт знает с кем. Особенно со своим зятем Васильевым. Разве не могли бы мы использовать Тарасова с его культурой до поры до времени? Приспособили бы его, как безвредного в политике.
В углу лежал худой, без ножек, крышки и струн желтый старинный рояль. В нем-то и были спрятаны обрезы.