Восхождение денег

Фергюсон Ниал

Может статься, ничего тут такого и нет и перед нами лишь еще один пример нравственной расхлябанности южан или доказательство незыблемой истины “кто деликтом живет, от деликта погибнет”. Скраггс проделал путь от славного парня до ужасного уголовника, но факт остается фактом: State Farm и All State единодушно объявили большую часть побережья залива “зоной, свободной от страхования”. Зачем портить себе нервы, если стихийные бедствия там случаются через два года на третий и сопровождаются извержениями людей-вулканов вроде Дики Скраггса? Если развивать эту мысль, частным компаниям вообще незачем связываться с обитателями Паскагулы и Сен-Бернара и им подобными. Вот только вовсе не факт, что американские законодатели захотят и дальше увеличивать роль государства в страховании граждан. Совокупные незастрахованные убытки от ураганов в 2005 году и так висят на его шее: 109 миллиардов помощи пострадавшим плюс 8 миллиардов налоговых льгот – всего примерно втрое против предполагаемых потерь страховщиков⁶. А что еще ожидать от недееспособного “капитализма катастроф”, вопрошает Наоми Кляйн, что сказочно одаривает избранных и заставляет налогоплательщиков разгребать завалы за свой счет?⁷ И как поступить, если предъявленный счет непомерно велик? Когда страховщики

не справляются, есть ли еще варианты, кроме как национализировать все природные бедствия и поставить государство перед практически бездонным ящиком с обязательствами?

“Кроме нас, во всем мире это знает еще только один человек – Дик, – убеждал судью красноречивый Бальдуччи. – Мы, ээ, ну в общем, никто не знает, только три человека… два из них сейчас сидят в этой комнате, а третий – это, мм, Скраггс… Мы с ним… мм., как бы это… за пять или шесть лет там схоронили много народу, и мы с Диком знаем, где они лежат”. Первого ноября 2007 г. Бальдуччи по телефону сообщил Скраггсу, что судья “чуток поближе познакомился с обстоятельствами дела” и попросил товарища “еще немного напрячься, ну кусков еще десять, наверное”. Скраггс обещал “заняться этим”.

Не будем забывать, что испокон веков человеческая жизнь была полна опасностей. Бушевали ураганы; люди воевали, голодали и умирали от чумы. Одно несчастье оказывается исключительно личным делом, другое – трагедией всего общества. Каждый день люди заболевают или получают травмы, теряя способность работать. Каждый из нас рано или поздно состарится и не сможет больше зарабатывать на хлеб насущный. Есть и бедняги, которые рождаются неспособными к труду. Рано или поздно мы умираем, зачастую оставляя после себя беззащитных родственников, которым нужно на что-то жить. Тут надо понимать, что беда не приходит случайно. Ураганы навещают нас с определенной закономерностью, подчиняются ей и болезни, и даже сама смерть. В каждое десятилетие начиная с 1850-х на США обрушивалось от одного до десяти ураганов большой разрушительной силы (в эту категорию попадают штормы со скоростью ветра свыше 177 километров в час и штормовым нагоном воды от 8 метров). Скоро мы узнаем, обновит ли текущее десятилетие печальное достижение 1940-х годов, когда страну истязал десяток подобных ураганов⁸. Данные охватывают полтора века и вполне позволяют прикинуть вероятность появления урагана и оценить его возможную силу. По оценкам Инженерного корпуса армии США, ураган “Катрина” был из разряда “1 на 396”, иными словами, они считают, что ураган должен достигать такой мощи в 0,25 % случаев⁹. Эксперты компании Risk Management Solutions придерживались иного мнения: за несколько недель до трагедии они уверенно сообщили, что такие ураганы проходят раз в сорок лет¹⁰. Уважаемые люди выносят совершенно различные суждения, и, может статься, уже одного этого достаточно, чтобы прекратить разговоры о риске появления урагана (землетрясения, войны) и признаться, что здесь мы имеем дело с полной неопределенностью [41] . Каждый день люди сталкиваются с массой рисков, и именно в силу их частоты мы можем разглядеть какую-никакую статистическую закономерность и провести более точный подсчет вероятностей. К примеру, вероятность гибели среднестатистического американца после столкновения с силами природы, включая все возможные виды бедствий, составляет 1 из 3288. Аналогичный показатель для смерти в результате пожара в помещении – 1 из 1358. Смерть от огнестрельного ранения – 1 из 314. Но куда вероятнее, что наш мистер Смит наложит на себя руки (1 из 119), погибнет в автомобильной аварии (1 из 79), а вернее всего – скончается от рака (1 из 5)¹¹.

41

Более подробно ключевое различие между неопределенностью и риском я рассматриваю в начале послесловия.

Ранние общества всецело зависели от прихотей урожая, и продолжительность жизни соответствовала окружающим условиям – люди погибали от недоедания и болезней, не говоря уже о гибели на войне. Наши предки не умели предупреждать заболевания так, как это делаем мы. А посему старались умиротворить богов или Бога, которые – так они думали – и решали, послать ли на землю голод, чуму или, на худой конец, войну. Очень постепенно люди стали замечать своеобразный порядок там, где подозревали умысел божеств, – в погодных явлениях, урожайности злаков и инфекционных заболеваниях. И уж совсем недавно – в XVIII–XIX веках – начали записывать наблюдения за осадками, урожаями и смертностью, проложив путь для статистического анализа этих и иных феноменов. Но еще раньше человечество познало прелести бережливости, на собственной шкуре почувствовав, почему хорошо откладывать деньги на тот самый черный – а в сельском хозяйстве дождливый – день. Большинство первобытных обществ старательно сберегали еду при любой возможности – чтобы выжить, когда станет туго. Наши сородичи сбивались в племена, спинным мозгом чуя, что им стоит объединять усилия, что безопаснее жить сообща. Они вечно страдали от самых разных недугов, и неудивительно, что впервые эта склонность к взаимопомощи проявилась в похоронных обществах, которые собирали средства, чтобы достойно проводить соплеменников в последний путь. (В особенно бедных областях на востоке Африки эти общества и по сей день являются единственными в своем роде финансовыми учреждениями.) Основной закон страхования – “сбереги сегодня, чтобы выбраться из передряги завтра” – с тех пор не изменился, и не важно, идет речь о смерти, тяготах преклонного возраста, болезни или несчастном случае. Главное – знать, сколько отложить и куда, чтобы не оказаться в положении жителей Нового Орлеана, беззащитных перед лицом “Катрины” и страховых компаний. Одной житейской смекалки тут не хватит. Кажется, страхование зародилось там, где только и могло появиться на свет. Где же еще, как не в упитанной, осторожной Шотландии?

От беды меня укрой

Говорят, мы, шотландцы, – мрачный народец. Может, дело в погоде, в тянущихся целую вечность унылых, дождливых днях. Может – в хронической неспособности выиграть хоть какой-нибудь спортивный трофей. А может – кто знает, – все от того, что мои предки и другие уроженцы Шотландской низменности в эпоху Реформации приняли учение Жана Кальвина близко к сердцу. Конечно, разумно предположить, что коли Бог есть, он знает, кому из нас суждено вознестись в Рай (их так и называют – “богоизбранные”), а кому – отправиться в ад (число этих безнадежных грешников безнадежно велико), но при всем при этом предначертанность земного пути едва ли побуждает людей радоваться жизни. Так или иначе, у истоков первого страхового фонда, созданного более двух с половиной столетий назад, в 1744 году, стояли два священника Церкви Шотландии.

Трудно спорить

с тем, что страхование как таковое появилось задолго до того. Первый бодмерейный договор – он позволял капитану брать заем под залог корпуса своего торгового судна – сделал страхование одним из видов коммерческой деятельности. Считается, что первые договоры страхования были заключены в Италии в начале XIV века – они то и дело попадали в деловые бумаги в виде платежей за securitas (это латинское слово обозначает состояние “душевного спокойствия”). И все же такие договоры по сути своей являлись займами на определенных условиях – например, они могли быть отменены в случае неудачи предприятия, – но не страховыми полисами в нынешнем понимании¹²; Антонио из “Венецианского купца” как будто нарочно не страхует свою флотилию и становится легкой добычей кровожадного Шейлока. Долгожданная премьера состоялась в 1350-х: сначала премия составляла от 15 % до 20 % страховой суммы и лишь к концу столетия снизилась до 10 %. Типичный полис из архивов купца Франческо Датини (ок. 1335–1410) оговаривал, что страховщики соглашаются принять на себя риски, связанные с “богом, морем, враждующими армиями, огнем, выбросом груза за борт, задержанием страхователя государями, городами или любыми иными людьми, с репрессалиями, заключением под стражу, с любого рода потерями, опасностями, несчастьями, помехами и кознями, что могут встать на его пути, исключая затруднения на таможне и при упаковке груза”, до тех пор пока груз в целости и сохранности не будет выгружен в порту назначения¹³. Шаг за шагом контракты эти приобретали все более стандартный вид и просуществовали так несколько веков, пока наконец не были включены в торговое законодательство (lex mercatoria). Страхование как отдельное ремесло еще не оформилось – купцы занимались им в свободное от основных забот время.

Лишь в последние десятилетия XVII века ростки настоящего рынка страхования начали пробиваться сквозь лондонскую почву. Думать могли еще долго, если бы не Великий пожар 1666 года, в котором исчезло более 13 тысяч домов [42] . Четырнадцать лет спустя Николас Барбон первым принялся страховать горожан от пожара. Примерно тогда же кофейню Эдварда Ллойда на Тауэр-стрит облюбовали участники зарождавшегося рынка морского страхования (позднее они перебрались на Ломбард-стрит). В 1730-1760-е годы встречи и обмен сведениями у Ллойда стали привычным делом, и в 1774-м в здании Королевской биржи было учреждено Общество Ллойда, изначально получившее по 15 фунтов взноса от каждого из 79 пожизненных членов. Будучи свободным объединением участников рынка, Lloyd's выглядел простовато в сравнении с торговыми монополиями былых эпох. Ответственность андеррайтеров – они ставили свои имена под договорами страхования (от англ, underwrite – “подписаться под чем-либо”) и стали известны как “Имена Ллойда” – была ограниченной. Общество жило, как сказали бы мы сегодня, по принципу “предоплаты” – в его задачи входил сбор средств в объеме, достаточном, чтобы расплатиться с обязательствами текущего года и оставить немножечко себе. В 1710 году компания Sun встала на защиту англичан от пожаров и обогатила мир страхования идеей ограниченной ответственности, а спустя еще десятилетие, когда пузырь Компании Южных морей раздулся до предела, ее почин поддержали Страховая компания Королевской биржи и Лондонская страховая компания, сосредоточившие свое внимание на страховании жизни и морских приключений. Ни одна из них не смогла уйти от “предоплатного” образа жизни – одной рукой они засовывали в рот то, что собирали другой. По данным Лондонской страховой, в сумме премии почти всегда превышали страховые выплаты, а в годы войн с Францией и те и другие многократно возрастали. (До 1793 года французские купцы запросто страховали свое имущество в Лондоне¹⁴. В мирное время эта практика возобновилась: накануне Первой мировой войны большинство немецких торговых судов были застрахованы Lloyd's¹⁵.)

42

Человеку присуща привычка захлопывать калитку уже после того, как лошади вырвались из стойл, и история страхования от пожара полнится примерами такого поведения. В 1835 году американские штаты начали требовать от страховых компаний поддержания резервов в достаточном количестве – после знаменитого пожара в Нью-Йорке. В Гамбурге в 1842-м страховые компании, желавшие сообща нести риски масштабных бедствий, изобрели вторичную страховку – после того, как старый город вылизали языки пламени, не оставив после себя ни крошки.

Страхование жизни также получило известность еще в Средние века. Учетные книги флорентийского купца Бернардо Камби упоминают договоры о страховании жизни папы римского (Николая V), венецианского дожа Франческо Фоскари и Альфонсо V, короля Арагона. Похоже, то были лишь рискованные пари вроде тех, что Камби заключал на скачках¹⁶. И то правда, в период становления страховое дело даже в своих наиболее развитых проявлениях (таких, как страхование кораблей) до боли напоминало игорный бизнес. Первопроходцы обходились без сносного теоретического обоснования рисков. И вдруг людей как будто озарило: первый камень желанного фундамента заложили в 1660 году, и после этого работа шла на удивление споро. Важнейшие открытия тех лет состоялись в шести областях:

1. Вероятность. Французский математик Блез Паскаль признавал: обитатели монастыря Пор-Рояль первыми поняли, что “страх перед несчастьем должен быть соразмерен не только тяжести ущерба, но и вероятности неблагоприятного исхода” (в каковом виде эта догадка перекочевала на страницы трактата “Логика, или Искусство мыслить” Антуана Арно и Пьера Николя, 1662). Паскаль многие годы обсуждал увлекательные задачи теории вероятностей со своим другом Пьером Ферма, но именно этот прорыв стал ключевым для дальнейшего развития страхования.

2. Ожидаемая продолжительность жизни. В год выхода “Искусства мыслить” лондонский галантерейщик Джон Гронт опубликовал свой труд “Естественные и политические замечания по поводу таблиц смертности”, где попытался оценить вероятность смерти от разных причин на основе официальных данных по Лондону. Увы, сводки Гронта не отмечали возраст усопших, заведомо связывая руки статистикам будущего. Довершить дело соотечественника выпало члену Королевского научного общества астроному Эдмунду Галлею, который опирался на данные, поступившие в Общество из прусского города Бреслау (ныне Вроцлав в Польше). Галлеева таблица смертности свела воедино сведения о 1238 рождениях и 1174 смертях и шансы человека избежать смерти в каждый отдельный год: “Сто против одного, если это мужчина двадцати лет, и всего 38 против 1, если ему исполнилось пятьдесят…” Так зародился математический аппарат страхового дела¹⁷.