Восхождение язычника

Шимохин Дмитрий

Таким легко не помашешь, в отличие от моего, который весил грамм пятьсот.

Будимир бьет, вкладывая силы, Говша уходит правее, немного открывая бок, и Будимир со всего маху бьет щитом, цепляя плечо Говши.

Походу, неплохо задел, Говша кривится, а у Будимира играет улыбка на устах, он даже что-то говорит, но из-за шума толпы ни черта не слышно.

Вновь сходятся в бою, и Будимир бьет параллельно земле, отмахиваясь от

приблизившегося Говши. И топор уходит чуть в сторону. Вот только Говша пошел на сближение, я бы сказал, даже в клинч, он ловит под топорище орудие Будимира, блокируя его и оставляя в стороне. А сам, приблизившись, ударил щитом как бы в сторону, так, что щит Будимира откидывает, и кажется, что он раскинул руки, топор в одной стороне, щит в другой. И Говша воспользовался этим, сделав шаг назад, и, не тратя времени, не разворачивая чекан, бьет со всего маха обухом, где есть выступ в виде заостренного молоточка.

И бьет в голову, Будимир не успевает защититься, только откидывает голову назад, но небольшой шаг вперед от Говши, и его удар проламывает висок. У Будимира слабеют ноги, он падает на колени, он мертв, я это чувствую. Всем своим даром я чувствую случившуюся смерть. А Говша так и застыл соляным столбом, в левой руке щит, а в правой окровавленный топор.

— Пред ликом богов суд состоялся, правда за Говшей, — произносит прадед.

— Пред ликом людей свершился суд, правда за Говшей, все то видели, — произносит посадник Никей.

— Деда, — трогаю за рукав Рознега.

— Чегось тебе еще?

— Давай Говшу с собой возьмем? — и я вопросительно смотрю на него.

— Зачем он тебе?

— Воин справный, вон как за правду-то встал, нам такой пригодится, да и идти ему, видимо, некуда, а у нас местечко найдётся.

— Хм, он чужак, — прадед задумчиво посмотрел на стоящего Говша и начал поглаживать бороду, — ну, ежели пойдет отчего бы и не позвать в гости, он птица вольная, захочет уйдет, захочет новое гнездо совьет.

Я же глянул на помост, Говша так и стоял соляным столбом, а вот к Будимиру начали подходить его люди, еще чутка, ухватят за ноги и утащат.

Выскочил на помост и шикнул на них. На что они разразились бранью в мою сторону, плевать. Откинув в сторону Говши щит и топор Будимира, я начал раздевать его. Стянул безрукавку и золотую цепь с каким-то медальоном, следующий идет пояс с ножом и сапоги, все летит в сторону Говши, это его по праву.

Теперь пусть забирают своего. На помост также поднялся варяг, который дал свой щит, аккуратно подхватил свой щит и даже помахал рукой перед глазами Говши. Никакой реакции, он тяжко вздохнул и ушел.

Я же подошел к победителю и внимательно на него всмотрелся, взгляд потухший, видно было, он не в себе. Еще бы, наверняка последнее время жил местью, грезил ей, засыпал с ней и просыпался, а теперь все, он отомстил, ни семьи, ни сыновей одна, пустота. Видел я такое, перегорел, но ничего, это проходит. Мы это поправим, да и его подлечим.

[1] Рис.

[2] Динарий

серебрянная монета, ходящая в Священной Римской империи. Один золотой, (Солид, Безант, Везант,) равнялась 12 серебряным монетам.

За два солида можно было приобрести корову. За эти же деньги можно было приобрести щит и копье.

Глава 13

В родном селении я прошел мимо больших ворот и толкнув калитку, оказался во дворе родного дома, наконец-то.

Двор оказался пуст, ни отца, ни родительниц, так это и понятно, никто меня не встречает, все при деле, все при работе.

Пройдя чуть вперед, я услышал всхлипы и плач за одним из сараев.

— О, и что это за диво, что плачешь, маленькая, кто же тебя обидел? — скрестив руки на груди, обратился к сестричке, которая сидела на скамейке, уткнувшись в колени, и лила слезы. Она резко подняла голову, я даже заметил, как у нее меняется выражение лица.

— Братик, братик, — раскинув руки, в мою сторону ломанулось неумытое чудовище.

И, уткнувшись меня и обняв, начала хлюпать носом.

— Ну, ну, чего разрыдалась рева? — я начал поглаживать ее по голове.

— Братик, братик, спаси, ты сможешь, уа-а-а, а-а-а-а, ты сильный, ты как прадедушка, ты сможешь вылечить, уа-а-а-а, — и вновь слезы из глаз, которая она размазывала.

После слов сестренки я весь напрягся.

— С отцом что случилось? — я внимательно посмотрел на сестричку.

— Нее, — и вновь растирает сопли и слезы по лицу.

— С матерями все хорошо?

— Да, спаси его, братик, а-а-а ты сможешь, — и снова в сопли.

— Да что же ты за плакса такая, сказывай нормально, что случилось-то? Кого спасти?

— Крист, он… Он меня от волка спас, а сам умирает, а-а-а. А мне тятя со двора одной запретил уходить, а вдруг Крист умер уже, а-а…

— А сам отец где?

— Отец, они со вчера еще ушли на охоту, вдруг еще волки есть рядом.

— Хм, понятно. Получается, на тебя напал волк, а Крист тебя спас, и он ранен. Где же ты волка нашла-то?

— Я его не находила, он сам нас нашел. В лес пошли по грибы и ягоды, я на край поляны отошла, а волк из леса. Я ничего и не успела, а он как прыгнет. Я думала, все, а там Крист, а-а-а, — и сестренка опять разревелась. Они сцепились, у него нож был, и он волка убил, но сам умирает, братик, спаси его, ты сможешь, я знаю.

— Я постараюсь, ведь он спас мою маленькую сестренку. И вытер рукавом ее мокрое лицо.

— А маменьки где?

— За домом, плетут меня прогнали, сказали, что я мешаюсь, а от моих слез все нитки испортятся, вот.

— Ты здесь посиди, я пока до них схожу.

И, сделав шаг от нее, точно с этой истерикой забыл.

Порывшись в мешке, я достал приготовленные для сестры гостинцы, деревянную шкатулку, в которую и положил статуэтку коня, а сверху еще и наполнил сухофруктами.

— Это тебе, — я протянул подарок сестренке.

— Благодарю, братик, — она открыла шкатулку и подняла глаза, — но ты все равно спаси Криста, — и, шмыгнув носом, добавила: — Только спаси, и мне ничего больше не надо и я не буду безобразничать, правда-правда, братик.