Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Мак-Нил Уильям

* * * 

Культурные процессы в Китае в точности отражали прочную устойчивость китайского общества в целом. Новшества, когда они мирно вписывались в существующие шаблоны мысли и чувств, воспринимались активно, независимо от того, расходились ли они с городских улиц, как это случилось с плутовской прозой, обосновавшейся в китайской литературной культуре в XVII в., или их приносили европейские варвары, как, например, очень интересные новые сведения по математике, астрономии и географии. Отдельные китайские художники экспериментировали также с европейской линейной перспективой и светотенью, а придворным очень нравились часы с боем и другие механические игрушки, розданные в качестве подарков иезуитами-миссионерами в Пекине.

Отметим, что сам по себе интерес к заграничным вещам ничего не означал. Иностранные взгляды и техника оставались не больше, чем забавными курьезами, ничуть не способными нарушить то самодовольство, с которым образованные китайцы взирали на свое культурное достояние. В конце концов, главной задачей было сохранять это высокое наследие добросовестным почитанием предков как в искусстве, так и в науках. Официальной доктриной государства оставалось неоконфуцианство, и хотя писатели серьезно расходились, толкуя учение Конфуция, все они были согласны, что основные усилия должны направляться на более тесное соответствие «классике Хань» путем очищения от буддийского и даосского наслоений. Такая робкая архаичность [1002]

едва ли вела к отрыву от неоконфуцианских идеалов; она лишь отчасти ограничивала смелость ранних интерпретаций классики, сосредоточивая внимание на тщательном анализе слов и их значений [1003] .

1002

Энергия, с которой китайские ученые цинской (маньчжурской) эпохи стремились очистить древнее учение, объяснялись, очевидно, отчасти психологическим страхом перед новыми и непонятными перспективами, открываемыми европейской ученостью и наукой. Аналогичная защитная реакция, направленная на заделывание прорех в местном культурном панцире с помощью обращения к старой истинности, возникла в России при патриархе Никоне точно в тот же период. Сиам, Бирма и Япония реагировали на давление Европы, как правило, одинаково - путем подтверждения значения своей собственной древней и незапамятной культуры. Только Китай добился какой-то определенной выгоды из такого отрицательного и по своей сути эскапистского отношения, оттачивая орудия своей литературной образованности до уровня, едва ли достигнутого лучшими европейскими филологами.

1003

J.R. Hightower, Topics in Chinese Literature (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1950); pp.68-70; Fung Yu-lan, History of Chinese Philosophy, II, 592-672; Osvald Siren, A History of Later Chinese Painting (London: The Medici Society, 1938); II, 70-77 and passim; Cyrus H.Peake, «Some Aspects of the Introduction of Modern Science into China», Isis, XXII (1934-35), 173-77. Роль миссии иезуитов, прибывшей в Китай в 1582 г. и обосновавшейся при императорском дворе в 1601 г., оценить трудно. Члены миссии занимали высокое положение в официальной иерархии, а Адам фон Шаль, возглавлявший миссии в 1640-1664 гг., пользовался чрезвычайным личным авторитетом у первого маньчжурского императора, взошедшего на драконовый престол еще мальчиком и видевшего в иезуите одновременно друга и наставника. Альфонс Фат в работе: Alfons Vath, Johann Adam Schall von Bell, SJ., Missionar in China, Kaiserlicher Astronom und Ratgeber am Hofe von Peking, 1592-1666: Ein Lebens und Zeitbild (Cologne: J.P.Bachem, 1933, p. 192) высказывает даже предположение, что фон Шаль был фактическим правителем Китая в 1651— 1660 гг., так как сам император мало интересовался искусством управлять государством.

При всех их придворных связях, пользе, которую они приносили правительству в качестве астрономов, инженеров и математиков, искренности проповедования христианского учения и усилиях по приспособлению христианских привычек к китайским обычаям идеи и умения иезуитов оставались, как представляется, просто экзотической диковиной в глазах образованных китайцев и никогда не пускали корни за пределами очень узкого круга. Очевидно, традиционное воспитание и образование были настолько хорошо организованы, что у простых людей не было времени на новшества. См. Arnold H.Rowbotham, Missionary and Mandarin: The Jesuits at the Court of China (Berkeley and Los Angeles, Calif.: University of California Press, 1942). Критический опыт иезуитов, возможно, способствовал стимулированию «школы учености Хань» в ее нападках на буддийские включения в произведения Конфуция. См. Herrke G.Creel, Confucius, the Man and the Myth (New York: John Day Co., 1949), pp.258-59. Однако связь эта могла быть скорее обратной, и иезуиты сами использовали нападки китайских ученых на элементы буддизма в конфуцианстве в качестве эффективного оружия против недружественной христианству части традиционной китайской культуры. См. Kenneth Scott Latourette, A History of Christian Missions in China (New York: Macmillan Co., 1929), pp. 196-97.

Итак, к 1700 г. торговое, военное и миссионерское давление Европы на традиционный китайский уклад успешно сдерживалось восстановленным государственным устройством Срединного царства. Интеллектуальные вызовы, приносимые новым дыханием мира, в основном пролетали мимо. Китайские политические проблемы успешно решались традиционными методами, а экономические перемены лишь укрепляли и упрочняли китайское общество.

ЯПОНИЯ. Несмотря на сохранение призрачной императорской власти, Япония в 1500 г. была разделена на многочисленные феодальные владения и то там, то тут шла гражданская война. Общины воинствующих монахов оспаривали власть самурайских родов, а под руководством буддийских сект даже простые крестьяне время от времени брались за оружие. Морской разбой, организованный владетелями прибрежных княжеств и шайками городских авантюристов, дополнял беспорядки на суше. Пиратские банды совершали опустошительные набеги в глубь территории Китая, поднимаясь даже по Янцзы до Нанкина, который был осажден ими в 1559 г., а японские корабли выходили временами в Индийский океан. В течение XVI в. все более крупные объединения самурайских родов увеличивали масштабы военных действий, а более высокое мастерство и организованность этих профессиональных воинов вскоре привели к тому, что буддийские монахи и их крестьянские ополченцы были изгнаны с полей сражений. Укрепление военной системы [1004] не прекратилось с победой самураев, поскольку к 1590 г. все военные кланы были вынуждены признать верховенство самозванного диктатора Хидэеси (ум. 1598). После временного перерыва, когда Хидэеси тщетно, но упрямо пытался с помощью пиратов полностью захватить Китай, его преемники, сегуны рода Токугава, ликвидировали единственный оставшийся оплот независимой военной силы, запретив выходить в море и строить корабли (1626-1628 гг.).

1004

Внедрение огнестрельного оружия европейского типа оказало сильное влияние на победу центральной власти, так как производство мушкетов и пушек можно было монополизировать гораздо проще, чем производство мечей. См. Delmer M. Brown, «The Impact of Firearms on Japanese Warfare», Far Eastern Quarterly, VII (1948), 236-53.

Благодаря этим мерам в Японию вернулись мир и порядок. За ними последовала вспышка экономического процветания, позволившего по иронии судьбы купечеству вернуть многое из утраченного во время войны. Лишенные в наступившей мирной эпохе своих занятий самураи бросились в расточительство и безнадежно завязли в долгах. Финансисты и купцы, со своей стороны, использовали богатство для поддержки городской культуры средних классов, отличавшейся силой и чувственностью и вольно или невольно противостоявшей суровому кодексу самураев. Таким образом, города взяли на себя ту роль, которую ранее в истории японской культуры играл императорской двор, и предложили альтернативу жизненному укладу, почитавшемуся, хотя и не всегда соблюдавшемуся, военной земельной аристократией.

Такие стремительные и резкие перемены в японском обществе вызывали сильные водовороты и противные течения, и действия правителей, сменявших друг друга в высших сферах власти, должны были учитывать развитие событий. Хидэеси,

начавший свою карьеру подручным конюха и ставший в конце концом деспотичным диктатором, чьи приказы не обсуждались нигде и никем в Японии, в течение всей своей жизни проводил безудержную агрессивную политику. Основатель сегуната Токугава — Иэясу — был человеком совершенно другого склада, и его политика была куда менее грандиозной, чем политика его друга и предшественника. Его целью и целью его преемников было укрепление внутренней мощи против всевозможных врагов, а не распространение величия Японии за ее рубежами. Хидэеси пытался слить самурайские традиции с такими же кровожадными традициями морских пиратов. Иэясу предпочитал использовать свою власть над самураями, получившими из его рук право на сбор податей с крестьян, против морских пиратов и всех самовольных военных авантюристов. Таким образом, экспансионистская самоуверенность эпохи Хидэеси была сведена до забот сторонников линии внутреннего развития о сохранении их привилегированного положения перед лицом возможных соперников. Для осуществления таких преобразований потребовалось время. Только к 1639-1638 гг. осторожная политика Токугава пришла к своему логическому завершению, когда третий сегун закрыл Японию для внешнего мира и запретил японским морякам выходить из внутренних вод и строить морские корабли [1005] .

1005

См. подавление походов викингов нарождающимися скандинавскими монархиями в XI в. И в том, и в другом обществе по-настоящему удачливый пират автоматически становился слишком серьезным соперником для центральной власти, чтобы его можно было терпеть. Тот факт, что в Японии было слишком много воинов в расчете на число поместий, придавал особую остроту политике сегуна, поскольку безземельные воины были готовы выступить против режима и находили естественный выход для своих амбиций в пиратских действиях за пределами страны. Таким образом, крайние меры против морского разбоя были необходимы для тех, кто владел вожделенными поместьями.

Проведению такой политики изоляции способствовала деятельность христианских миссионеров. Португальские авантюристы впервые достигли Японии в 1542-м или 1543 г., а миссионерская деятельность началась с прибытием св. Франциска Ксавье в 1549 г. Успех миссионерской пропаганды объяснялся праведностью и властным характером Ксавье, мужеством, ученостью и упорством его собратьев иезуитов, а также привлекательностью христианских обрядов и учения. При этом в других районах цивилизованной Азии подобные миссии производили небольшое впечатление. Следовательно, необычный успех христианской миссии в Японии, как и последующий ее провал, надлежит приписать местным особенностям.

Успешным начинаниям первых иезуитов, прибывших в Японию, благоприятствовал политический хаос и наличие массы суверенов по всей Японии. Если какой-либо феодал отвергал попытки миссионеров, то его сосед автоматически настраивался в их пользу, тем более, когда усматривал в этом возможность получить более совершенное оружие или другие преимущества от торговли с португальцами. В отличие от Китая, в Японии сразу же оценили техническое превосходство европейского оружейного искусства, и восхищение мушкетами и пушками вскоре перешло и на другие аспекты португальской цивилизации. Так, мода на европейскую одежду сопровождалась и широким распространением моды на крещение, так что в течение нескольких десятилетий иезуиты в Японии могли поздравлять себя с казавшимся им неминуемым обращением в христианство целого народа.

ЯПОНИЯ В 1500—1650 ГГ. 

Подъем действенной центральной власти в Японии поначалу не казался опасным для христианских миссий. Начавший этот процесс Нобунага (ум. 1582) и продолживший его Хидэеси, завершивший объединение страны, были оба дружественно настроены к миссионерам, разделяя с ними ярую неприязнь к буддийским монахам, представлявшим собой огромное препятствие и для политики военных диктаторов, и для планов иезуитов. Впрочем, следует отметить, что Хидэеси принадлежал к религиозным скептикам и не доверял христианам как реальным или потенциальным агентам иностранных государств. Так, в 1587 г. он издал указ об изгнании иностранных миссионеров из Японии, но затем остерегся от введения его в силу, очевидно, потому, что не желал прекращения португальской торговли [1006] .

1006

Португальские купцы, действовавшие из Макао, занимали особо выгодное стратегическое положение во второй половине XVI в. Официальные отношения между Японией и Китаем были прерваны в результате нападений японских пиратов на Китайское побережье, и мирная торговля между двумя странами, по крайней мере официально, стала тем самым невозможной. Тем не менее китайский шелк и другие предметы роскоши были необходимы для нарядов японских дворян, а японское серебро по-прежнему ждали в Китае. В результате португальцы стали посредниками между двумя странами, перевозя товары из одной в другую и зарабатывая на этой торговле немалые прибыли. См. C.R. Boxer, Fidalgos in the Far East, 1550-1770 (The Hague: M. Nijhoff, 1948).

В отличие от Хидэеси, Иэясу был практикующим буддистом, но, как и его предшественник, питал недоверие к политическим пристрастиям христианских миссионеров. К тому же появление с 1609 г. в японских водах голландцев стало дополнительным источником оружия и других западных товаров, и примирение с португальцами казалось уже необязательным. В результате начались спорадические преследования христианских общин. Большинство японских феодалов, принявших крещение, отреклись от христианской веры, а некоторые лишились своих владений. Однако представители отдельных низших слоев общества оставались непоколебимыми христианами даже перед лицом растущих преследований. Такое упорство вызвало сильные опасения третьего сегуна Токугава, усматривавшего в религиозном рвении японских христиан открытый вызов его власти. В 1637 г. вспыхнуло восстание на острове Кюсю, подтвердившее опасения сегуна и предопределившее полный разгром христианства в Японии. Больше года потребовалось войскам сегуна, чтобы захватить последний оплот христиан. Борьба сопровождалась массовыми убийствами и травлей христиан по всей Японии. Иностранных миссионеров пытали и казнили вместе с обращенными в их веру японцами, а отношения с португальцами были полностью разорваны. С этого времени торговля с другими странами была сведена к минимуму и находилась под жестким контролем, чтобы предотвратить повторение нарушения европейцами вообще и римскими католиками в частности политического порядка, созданного в Японии династией Токугава.

Высокоразвитая японская культура XVI-XVII вв. претерпела такие же резкие изменения, как и те, что сотрясали общественную арену. Крупные военачальники, объединившие Японию, в общественном плане были выскочками, мало ценившими тонкую и неброскую чувственность китаизированной традиции придворного искусства. Хидэеси был великим строителем, и возводившиеся по его приказу строения отличались огромными размерами и яркостью украшений. Однако при сегунах Токугава вновь утвердилась прежняя эстетическая сдержанность. Моральный кодекс воина — бусидо -получил письменное закрепление в официальном эдикте 1615 г., и постепенно этические каноны придали деяниям, приличествующим самураям, некоторую дополнительную элегантность. Ритуалы, наподобие чайной церемонии, в центре которых лежали использование и восхищение древней и прекрасной посудой для угощения чаем, или стилизованный театр «Но» задавали тон этой поновому оформившейся самурайской эстетике.