Восхождение
Шрифт:
– Дитя что знает о любови? Невесты мы Христовы, не мил нам грех, как прошлогодний снег.
– Куда несемся за Денницей мы бесконечной вереницей? Иль это наши сны?
– На бал у Сатаны!
– Скорее карнавал, как в Риме, у Северной Пальмиры.
Раздаются голоса ведьм:
– Мессир! Мессир! Виват! Мы вас заждались!
Ночной козел зычно:
– Согласен, коль признали вы во мне владыку, вам служить. А знаете, кто с нами здесь на празднестве ночном?
Голоса ведьм:
–
– Какой он Дон-Жуан? Художник он, с гетер не сводит глаз, любуясь ими, без тени вожделения и страсти.
Ночной козел раздумчиво:
– Все это, может быть, и так, как вы, сударыни, разумно рассудили. Но я открою, кто он: Люцифер!
Воистину владыка из владык!
Ведьмы хором: «Лю-ци-фер?!»
Ночной козел разочарованно:
– Как! Люцифер вам не по вкусу? Разве не он верховный ваш владыка?
Голоса ведьм:
– Не он! А Сатана – владыка наш!
А этот нехороший. Он - Антихрист! Отдай его на растерзанье нам!
Ночной козел с изумлением:
– Сдается мне, вы что-то путаете. Преследует вас церковь. Люцифер – враг церкви.
Голоса ведьм:
– Нет! Мы веруем в Христа! Мы все, какие есть, его невесты. Преследуют нас, женщин, за грехи, в чем он повинен. За него страдаем!
Ночной козел, возвышая голос:
– Сказать по правде, Люцифер не дьявол, как я не Сатана, Ночной Козел!
На опушке леса у старинного тракта, как в тумане, обозначаются две фигурки. То мать и дочь.
– О, мама, где мы? Ночь светла, как днем. А на горе-то зрелище какое! О, страх! Иль это воскрешенье мертвых?
Мать смеется:
– Идем. Мы выглядим не лучше тех, кого там видишь; тени мы, мы духи. Принарядиться можем, как угодно, являясь на вселенский маскарад.
Но тайны гроба тут открыты многим, и королев иных здесь привечают, как шлюх последних. Лучше быть самим, в кругу своем повеселимся всласть.
Была я маркитанкой; рыцари, хотя носились с образом Марии иль дамы сердца, мне служили правдой земных страстей, сходя в могилы здесь, в полуночном краю, глухом от века. А ныне, видишь, город дивный вырос.
Дочь с восхищением:
– Давно смотрю я на него, не веря глазам своим. Но это, мама, призрак? Он страшен и прекрасен, как мираж.
Седовласый поэт:
– Мираж, что сотворен царем, как богом, в краю полуночном, убогом, и светом просвещенья озарен, взошел здесь новый небосклон.
В просвете бело-лиловых облаков возникает женская фигурка изумительной красоты; спускается вниз вся в сиянии света, словно в легчайших одеяниях.
Молодой поэт:
– О краса ненаглядная! Чудо чудес! Вечная женственность сходит с небес.
Аристей,
– Психея? Эста? Вас я узнаю!
Психея смущенно:
– Не будучи уверена, жива ли, теряюсь я, но вас-то узнаю. Вы Аристей!
Аристей одобрительно:
– Вас принимают здесь за образ Вечной женственности, с неба сошедшей в ослепительном сияньи…
Психея, с улыбкой оглядываясь:
– А что здесь происходит?
Аристей, рассмеявшись:
– Пресловутый, сказать по правде, шабаш ведьм. У трона владыки девушек собралась стайка, невесту выбирают для него.
Психея свысока:
– Да это же сатир!
– А вы - та нимфа?!
Психея с горестным вздохом:
– Ах, Аристей! Что вы задумали на голову мою еще?
Аристей уносясь:
– Не бойся!
Ночной козел зычным голосом, указывая на Психею:
– Она моя!
Ведьмы тотчас хватают Психею и приводят к трону владыки, к разочарованию или радости юных девушек.
Ночной козел с изумлением:
– О, несравненная краса! Психея!
Сценка с сатиром и нимфой привлекает внимание молодой женщины, бродившей одна в отдалении; покачнувшись, она чуть не падает, что отдает тоской и грустью в сердце Аристея. Он поднимает руки, словно обращаясь к небесам, и взлетает, и вдруг над городом, как от зари, вспыхивает парусник, и несутся от него золотые лучи, как стрелы, пронзая ночного козла. Тот издает ужасный крик и предстает Дионисом, с тирсом, увитым плющом, в руке, с венком из винограда на голове.
Психея восклицает:
– Свершилось! Боги Греции воскресли!
В безумной радости она пляшет, а с нею и ведьмы, старые и юные, теперь, видно, вакханки пресловутые. Топи и болота сияют свежей зеленью и водой до лугов и лесов, среди которых выделяются пригородные парки и дворцы, и совсем рядом - стройный город с золотыми шпилями, на кончике одного из них - ангел, другого - золотой парусник, столь чудесный, словно плывущий в воздушном океане здесь и в неизмеримых далях Вселенной.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Вдоль рек, по опушкам леса всюду цвела черемуха, расцветали на глазах яблони и вишни.
Длинной вереницей спускалось с горы шествие из козлоногих сатиров и пленительных нимф, из вакханок и тех, кто сопровождал их, подчас известнейших лиц всех времен и народов, из богинь и богов. Оно растекалось по паркам и садам Петергофа, Гатчины и Царского Села, что наблюдал откуда-то сверху Аристей, словно пролетая в поднебесье.
С наступлением дня не все участники мистерии исчезли, а застыли в их статуях и бюстах по садам и в интерьерах дворцов.