Воскресенье
Шрифт:
– Она вернулась! – Расхохотался Олег, когда Женя закрыла дверь. – Держись!
Автомобиль выехал на центральную площадь и понесся по ночному парку, распугивая голубей. «Копейка» снесла ларек с мороженым и поехала прямо по газону – отсюда, через аллею, был прямой выезд к мосту.
– Автомобиль «ВАЗ-2101», прижмись к обочине! Повторяю, прижмись к обочине, «ВАЗ -2101», гос.номер А2404БЕ! – Крикнул в громкоговоритель Золотов. – Чего ты плетешься, Сухов! Выезжай к мосту!
– Да она мне мешает! – Воскликнул в ответ Олег, по пояс высунувшись из машины.
– Так убей
– Я вам не мешаю, товарищи?! – Погрозила кулаком Женя, выглядывая из окна. – Олег, смотри на дорогу!
«Копейка» едва не налетела на столб с афишей кинотеатра – Сухов вывернул руль так, что автомобиль едва не встал на бок.
– А, зато, какая романтика: ночь, я, ты, три тополя, «Москвичи»! – Веселился Олег, выезжая к мосту.
– Господи, какой дурак…– продолжала причитать Женя, – Олег!!! Мы разобьемся!
Свет фар высветил впереди ремонтные работы. Зажмурившись, Олег вдавил педаль газа до упора, и каким–то чудом преодолел переправу. «Копейка» приземлилась ровно на все четыре колеса, «Москвич» остался на том берегу.
Надавив на педаль тормоза, Олег выскочил из машины, схватил Женю за руку и кинулся к чаще.
***
У самой границы, где тополя смыкались в одну линию, Женя остановилась и посмотрела на парня.
– Пойми, так надо.
– Олег…
– Ну, как я мог тебя отдать им? Они тебя посадят, и ты это понимаешь, – Сухов протянул руку, – пройдемте, товарищ участковый.
–Нет, это какой–то бред, – покачала головой Женя, обернувшись в сторону моста, – я… я не могу, я же…
– Кто? Советский милиционер?
– Я… – сглотнула Женя, – так много поняла за эти дни, столько всего видела, – она смотрела парню в глаза. – Я понял, что хочу. Искать. Правду. Бороться, черт возьми, и никогда не сдаваться, – девушка взяла Сухова за руку. – Веди, мой кавалергард. Связалась же.
В городе погасли фонари. Появилась предрассветная сырость. Двое скрылись в чаще, переступив черту.
Преодолев последние сомнения, и вступив на поиски истины. На поиски самих себя.
***
«Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,
Идем мы в смертный бой за честь родной страны,
Пылают города, охваченные дымом,
Гремит в седых лесах суровый Бог войны!»
Она бросила взгляд на громкоговоритель и улыбнулась. В городе распогодилось: вновь светило солнце, однако дул прохладный ветер. В парк Зенитчиц потянулись люди: на скамейках читали свежие газеты, а дети разъезжали по дорожке на велосипедах.
– Добрый день, – улыбнулась мороженщица, высокая женщина лет 45, с заплетенными во французскую косичку светлыми локонами, – чего пожелаете?
–Эскимо, классический вкус, – сложила пальцы колечком женщина в синем брючном косютме и улыбнулась в ответ. – Здесь, кажется, что–то произошло ночью, я живу напротив, вон в тех домах.
– Да
– Да, я приехала к подруге, сто лет не видела ее, зараза такая, даже не писала мне, – хихикнула женщина, надкусив эскимо, – спасибо вам огромное, хорошего дня.
– Спасибо! А как зовут подругу? – Спросила вслед мороженщица.
– Лена Ракицкая, – не оборачиваясь, ответила женщина, поправляя рыжие волосы, собранные в пучок.
– Так… Она умерла, – упавшим голосом сообщила мороженщица.
Женщина застыла на месте. Эскимо выпало у нее из рук.
– Как… Умерла? – Обернувшись, спросила она.
– Вот так, пару дней назад. Вам плохо? Врача! – Мороженщица выскочила из ларька. – Позовите врача!
Женщина исступленно застыла на месте, вздохнула раз-другой, шумно сглотнула. Перед ней уже суетились люди, что–то говорили, но она ничего не видела.
– Есть связь! – Крикнула Сокол, снимая наушники. – Ракицкая, давай, бегом.
Лена кинулась к рации и принялась что-то записывать, пока связь не прервалась.
– Чего там? – Вырвала листок Сокол.
– Musiker in Bremen. Wir warte auf Gaste, – прочитала вслух Ракицкая, – музыканты в Бремене, ждем гостей. Странное чего–то.
– Чуется мне, что артисты это мы, – сидящая на полу у порога Ангелина Портнова поправила распущенные, светлые локоны, – и ждут нас в гости, причем в это воскресенье.
– Подожди, но на хуторе никого нет, – удивленно ответила Лена Ракицкая, – там была разведка, все чисто. Иди и занимай.
– Мутный он какой–то, Золотов этот, – раскинув ноги по–турецки на кровати, проговорила Рита Бондарь, – не внушает доверия.
– Приказы командования не обсуждаются, – соскочила со стола Рузиля и вырвала листок у Гали, – Василий Степанович сказал в воскресенье, значит, пойдем в воскресенье.
– Василий Степановищ, – задумчиво передразнила ее Портнова, – согласна я с дурындой, мутный он, этот Василий Степановищ. Сходим, обстановку проверим, Рит. На гуся.
– Отставить, – резко бросила Гарифуллина, – до воскресенья из дома ни ногой, понятно?