Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г.
Шрифт:
— Правда? — улыбается теперь и Десницын.
— Но я обязана выяснить у вас, как все это происходило. Один из напавших на вас хулиганов был ведь найден минувшей ночью убитым.
— Так вот оно что! Тогда я постараюсь вспомнить все поподробнее. В какое время, кстати, произошло это убийство? Примерно около двенадцати? Ну, а мы с Ямщиковым сели в такси в половине двенадцатого. Нет, номера его я не запомнил. Вернее, просто не обратил на него внимания. Но Анатолий разговорился с шофером, которого, как и меня, звать Андреем. Потому, наверное, и запомнилось его имя. В разговоре выяснилось еще и то, что мы были последними его пассажирами. Работа его кончалась в двенадцать.
— А не сказал он вам случайно, из какого автопарка его такси?
— Нет, этого мы у него не спрашивали… Хотя, позвольте, он, помнится, сам сказал, что ему по пути с Анатолием, который хотел заехать на Автозаводскую улицу к Олегу Рудакову. Пригодится вам это?
— Пригодится, Андрей Васильевич. Скорее всего, это такси из девятого таксомоторного, который находится под Автозаводским мостом.
Записав все показания Десницына в протокол и подписав его вместе с ним, Татьяна, прежде чем отпустить Андрея, говорит:
— А теперь я хочу дать вам совет: если вас будут шантажировать, уверять, что есть свидетели, которые докажут ваше соучастие в убийстве Бричкина, немедленно дайте мне об этом знать. И ничего не бойтесь.
— А я и так ничего не боюсь.
12
Рудакову сегодня нелегко проводить политбеседу. Отвлекают тревожные мысли о Ямщикове и Десницыне. Он не сомневается, что они ни в чем не виноваты, но все-таки немного волнуется за них: как-то они там отвечают на вопросы Татьяны Петровны?
А беседа становится очень горячей, и больше всех задает ему вопросы Грачев. Он уверяет, что один его знакомый был недавно за границей и, вернувшись, рассказывал, будто там теперь никакой разницы между буржуазией и рабочими не существует. И у тех и у других собственные машины, загородные дома и кое-что иное.
Многие инструментальщики только посмеиваются над этими баснями, а он стоит на своем:
— Рудаков агитатор, пусть он и объяснит мне, как же все-таки обстоит там с этим дело, чтобы я потом сам мог разоблачать эту брехню, если, конечно, это брехня.
— Да при чем тут брехня? — ворчит кто-то. — В Америке действительно многие рабочие на колесах, почти у всех машины.
— А почему? — спрашивает Рудаков.
— Вот ты и ответь! — выкрикивает Грачев.
— Да потому, что положение современного пролетариата, занятого на поточно-конвейерном производстве, требует высокой профессиональной и территориальной мобильности, — отвечает Рудаков.
— А ты попроще! — снова подает голос Грачев.
— Тут люди грамотные, — усмехается Рудаков, — сами понимают, что прежний фабрично-заводской пролетариат имел дело с универсальным оборудованием, требовавшим большого стажа работы. На таких предприятиях не только рабочие дорожили местом, но и сами их хозяева опасались потери уже обученных кадров. Рабочие этих заводов и фабрик обычно концентрировались вокруг территории своих предприятий и не нуждались в быстром и дешевом массовом транспорте.
— А сейчас у них разве не так?
— Современному поточно-конвейерному производству крупных капиталистических стран требуется теперь такая рабочая сила, которую можно быстро переподготовить и перебросить с одной работы на другую. Нынешнему капиталистическому конвейеру уже не нужна высокая профессиональная подготовка. Ему необходима лишь устойчивая интенсивность труда, физическая выносливость, способность быстро переключаться на новую работу, внимательность, готовность переносить большие нервные нагрузки.
— А при чем же тут автомобили? — все еще недоумевает Грачев.
— Вот тебе и раз! — невольно восклицает его сосед. — А как же он без собственного автомобиля приедет свежим на такую работу?
— И не в том только дело, — уточняет Рудаков. — Это рабочий уже нового типа, он не очень квалифицирован, но лучше образован. И живет не всегда рядом с производством, а часто за десятки километров. Но так как частный и государственный транспорт обслуживает уже сложившийся, в той местности поток пассажиров, хочешь не хочешь, приходится приобретать собственную машину. В таких условиях это уже не роскошь, не комфорт, а первая необходимость.
— А деньги на машину где же взять?
— Их приходится с боем вырывать у хозяев поточно-конвейерного предприятия. Да и сами условия такого производства понуждают его хозяев повышать заработную плату своим рабочим, чтобы они имели возможность получать лучшее образование, лучше питаться и отдыхать. Без этого им не выдержать бешеного темпа конвейерного производства, а хозяевам — конкуренцию других предпринимателей. И как ни парадоксально, но именно предприятия с самой высокой зарплатой оказываются ареной наиболее острых классовых столкновений.
— А я снова хочу вернуться к машинам, — шумит Грачев. — Выходит все-таки, что не все там нуждаются в машинах. Те, кто работает не на поточно-конвейерном производстве, например. Для них это все же не первая необходимость, а комфорт.
— Конкуренция делает свое дело во всей капиталистической промышленности, — отвечает на его вопрос Рудаков. — Более высокий уровень интенсивности труда поточно-конвейерных предприятий постепенно распространяется и на другие отрасли капиталистического производства, перестраивая потребности рабочей семьи. И одна из этих потребностей — мобильность, необходимость иметь свой автомобиль, чтобы не быть привязанным только к ближайшему заводу.
— И все-таки не у всех, наверно, такая нужда.
— Однако приходится покупать автомобили почти всем. Ведь стоит только одной трети жителей какого-нибудь пригорода купить собственные машины, как местная автобусная линия становится нерентабельной, и компания снимает ее. И тогда две трети населения оказываются вынужденными покупать себе собственные машины (большей частью, правда, уже подержанные), чтобы было на чем вовремя добираться до своего завода или службы.
— Там не напишешь жалобу в «вечерку» на плохую работу городского транспорта, — смеется кто-то. — Не пожалуешься в райисполком или Моссовет. В «свободном мире» всех интересует лишь собственная выгода.