Воскрешенные

Денис прямо с орбиты проверил свой банковский счет и отправился реабилитироваться к Даниилу Егоровичу, а я сказала Командору, что хочу домой.

Он не стал уточнять. Отправив Дениса во Владивосток, он настроил канал на Солнечный, но не спешил отдавать последнюю команду. Ветры дружно покинули мостик, давая нам возможность разрешить повисшие в воздухе вопросы.

— Может, все-таки на Остров?

— Не в таком жалком виде.

— У тебя там нет врагов. Нет ни одного человека, который порадовался бы, увидев тебя такой. Тебе все захотят помочь.

— Я

Он понимал. Он знал, что островитян я люблю не меньше, чем они меня, но никуда не делась та данность, что мы по разные стороны. Они когда-то на меня напали и взяли в плен. Все давно понято и прощено, но самый первый бой мне не вычеркнуть из памяти, и с этим в такие моменты приходится считаться.

Я стояла в середине зала, под прицелом телепортационного аппарата, Командор сидел в кресле у пульта и смотрел сквозь огромный лобовой иллюминатор в вечную ночь, закрыв свои мысли. Тем не менее, я чувствовала, что он думает обо мне.

Мы и говорили вслух, по-русски, как будто не умели никогда общаться молча. Общаться молча — значит перестать быть людьми, а мы сейчас хотели чувствовать то, что могут только люди. Не для обретения ли этой странной потребности нас обоих и забросило на Землю?

— Я хочу отдать тебя Герману.

— Нет. Все уже не так, как было. Я ему не нужна.

— Я в это не верю.

— Все равно не отдавай. Я боюсь.

Перворожденная! Сущность, потенциально способная извлекать энергию откуда угодно и пользоваться ею как угодно! Пасую перед человеком… Думая о Германе, превращаюсь в беспомощную девочку, боящуюся испытать боль в груди, желающую научиться плакать.

Командор в тот момент окончательно стал моим старшим братом: я признала свою слабость и его власть, открыла свои страхи, доверила душу, обнажив больное место и не опасаясь, что он засыплет мою язву солью. Наши глаза встретились, и я подумала, что, когда закончится мое земное существование, я с радостью провела бы лет сто рядом с ним. Он уловил мои мысли и усмехнулся:

— У тебя на Земле дел лет на двести.

Потом встал и подошел вплотную. Сбросил личину старшего. Прижал мою голову к своей груди. Впустил в наше пространство свои секретные чувства, которые накрыли меня целиком.

Я задохнулась его удовольствием, когда ощутила, как вспыхнуло и заискрилось, обдав микроскопическими взрывами все вокруг, его энергетическое поле, как разошлась от его сердца силовая волна, поборов локальную гравитацию и подвесив в воздухе все неприкрепленные к полу предметы. Этой волной смыло мои собственные чувства, и потрясение — слишком слабое, и потому неточное определение того, что я испытала.

Он чуть отстранился, и, все еще держа меня за плечи, тихо объяснил:

— Ты подарила мне это. Не знаю, что это за сокровище, но я дорожу им как самым ценным. А тебе его дал Герман.

Инстинктивно заработал разум, включив память и вызвав ассоциативный ряд.

— Еще из-за этого ты не хочешь возвращаться на Землю… на Остров?

— Из-за этого тоже. Не думаю, что такое мое отношение к тебе противоречит земным традициям или морали, ведь я не связываю твою волю. Но Герман может понять его по-своему, и тогда он попытается с собой бороться. Отказаться от тебя, изменить свою личность. Этого не должно случиться. Важно, чтобы он остался таким, как сейчас — способным находить содержание в любой форме и действовать в нескольких мирах сразу.

Меня разрывало между желаниями вернуться домой и остаться здесь прямо сейчас. Пришлось собраться, чтобы обдумать этот раздрай. Командор не хочет предавать Германа. Пусть сейчас я запрещаю себе думать о нем, но для Командора Герман — веская причина, и рядом с собой он меня не оставит. Кроме того, меня тянет на Землю. Да, ради этой привязанности я пренебрегаю многими возможностями, открытыми Перворожденным — что делать? Моя жизнь слишком во многом связана с Землей, и я не смогу гармонизировать собственную личность, не разобравшись с тем, что заложила в меня «сложная планета».

Ничего не изменилось. Я возвращаюсь на Землю. К маме.

— Как хочешь, — подвел итог Командор и занял свое место за пультом.

Сказал на прощание:

— Мы не расстаемся. Все, что ты нашла за пределами Земли, остается с тобой. Наши планеты ждут тебя, они тоже — твой дом. Как позвать меня, ты знаешь.

В поселке было раннее утро. Почти еще ночь — конец осени, не рассвело. Я подумала об этом с восторгом, ведь наконец-то мне удастся увидеть рассвет, а потом и закат.

Восторг ненадолго унял тревожные мысли о том, есть ли у меня моральное право считать этот дом своим. Я решила, что поговорю с мамой, и там станет ясно. Если ее нет дома, то я найду ее, где бы она ни была, потому что этот вопрос не даст мне покоя.

Ну что ж, возможно, я возвращаюсь в дом Тигор в последний раз.

Я тихо вошла, сразу определив, что мама дома — просто по запаху замечательно уютной жизни, не изменившемуся со времен обласканного детства — но не стала даже заглядывать в ее комнату, чтобы, разбудив ненароком, не предстать перед ней в труднообъяснимом костюме и без дорожной сумки, без малого год назад спрятанной у меня в комнате. И без легенды. Братья ведь как-то объясняли ей мое отсутствие, наверное, даже передавали якобы от меня какие-то новости, то есть я как минимум должна быть в курсе, почему она дома, а папа — нет, как в старые времена. Что папы нет, я тоже поняла сразу, лишь войдя во двор и заметив замок на гараже. Машина запиралась, только если папа был в рейсе. Значит, мама одна. Добровольно отказаться от плавания она бы не смогла, стало быть, в нынешнем рейсе работы для океанолога не нашлось. Ну, не поссорились же они! При всей ее сумасшедшей любви к папе, в случае ссоры она не осталась бы в его доме даже на день, и он это знает, поэтому никогда всерьез с ней не ссорится — из любви или из благодарности, уж не знаю.

Размышляя о новой петле семейной хроники, я прокралась в свою комнату, включила свет и, войдя, замерла на пороге, словно замороженная. И даже не сразу смогла определить, что там так катастрофично изменилось, поскольку увидеть такое я не ожидала даже в самых неординарных предположениях. Что угодно могло случиться: и развод родителей, и гибель кого-то из семьи, и отставка папы, но это…

Рядом с письменным столом стояла детская кроватка. То есть, кроватка для малыша, с высокими решетками, бампером в персиковый рисунок и нависшей над обитателем каруселькой.