Воскресшая любовь
Шрифт:
– Мне жаль, что в ходе этой истории всплыло имя твоего отца. Да и тебя тоже пришлось побеспокоить.
– Ничего. Я все понимаю. Ты боролся за справедливость. Я благодарен тебе за то, что ты ограничил разоблачение узким кругом людей, а не предал все эти неприглядные факты огласке. Но все равно справедливость должна была восторжествовать. Если мы не будем за нее сражаться, кто мы после этого?
Кристиан был покорен простодушием Деннингема – качеством, которым сам он не мог похвастаться. Он был рад, что не потерял друга, с которым был близок с детства.
– Когда все закончится, мы
– О чем ты говоришь? Какое вино? Теперь любая бутылка французского вина из отцовского погреба будет вызывать у меня сомнения и наводить на мысль о том, каким путем она попала в Англию. Хотя да, разумеется. Мне тоже хотелось бы поужинать с тобой сегодня.
– Дружище, дай мне мою рапиру.
Деннингем протянул ему рапиру, и Кристиан направился к месту поединка.
«Ты должен хотеть жить».
Леона хорошо его понимала, как никто другой на всем белом свете. Да, она права: смерть манила к себе Эдмунда, а время от времени к ней притягивало и Истербрука. Да, смерть, в самом деле означала вечную тишину и абсолютный покой. В конце концов, именно этого состояния он старался добиться при помощи медитации – пусть ненадолго. Он хотел ощутить вкус альтруистического существования, которое ждет его в бесконечном пространстве вечности.
Поэтому Кристиан не испытывал страха перед смертью. Но пока он не собирается умирать.
Нет, не собирается, если остаться в живых для него означает провести хотя бы еще день с Леоной.
В десять утра Кристиан, одетый безупречно, как и положено лорду, вошел в ее дом гордой поступью. Истербрук нашел Леону в библиотеке – она сидела, склонившись над книгой, и плакала. Слезы капали прямо на страницы.
Кристиан подошел и молча присел рядом с ней. Леона – вне себя от радости – бросилась ему на шею. Слезы снова полились у нее из глаз, но на этот раз это были слезы счастья. От волнения Леона лишилась дара речи.
– Где Миллер? – спросил Истербрук.
– Наверху, в спальне, – едва слышно ответила Леона.
– Хотите сказать, что, пока его хозяин был на волосок от смерти, мой секретарь хорошо проводил время в спальне с вашей служанкой?
Леона рассмеялась.
– Два часа назад ваш брат принес от вас записку. Как только мы узнали, что с вами все хорошо, Миллер и Изабелла поднялись наверх.
– Ну тогда другое дело.
Леона снова прильнула к Кристиану, и они долго сидели так, обнявшись, словно долго не могли поверить в то, что беда обошла их стороной и они снова вместе.
– На рассвете, когда мы вернулись, приходил мировой судья, – сказала Леона. – Вы не представляете себе, как это было тяжело – знать, где вы в этот момент и что делаете, и отвечать на все эти вопросы.
– Что вы сказали мировому судье?
– Что к нам в дом ворвались четверо незнакомцев. Что Тун Вэй пытался нас защитить, и в него стреляли. После чего нас вывезли в какой-то дом в центре города – я точно не знаю, куда именно, – и держали там взаперти. Что вы и мистер Миллер нас вызволили. Мировой судья долго беседовал с мистером Миллером наедине, а затем удалился.
– Миллер знает, что нужно сказать. Скоро все недоразумения разрешатся. Всем станет ясно, что
Только сейчас Леона узнала о том, что на дуэли герцог был убит. В записке, которую принес брат Истербрука, было сказано, что Кристиан жив и скоро вернется.
– Хотите поговорить об этом? – осторожно спросила Леона.
– Нет.
– Понимаю, каково вам сейчас. Пусть даже справедливость была на вашей стороне и у вас не оставалось другого выхода. Это очень тяжело – лишить человека жизни, даже отъявленного негодяя.
Кристиан нежно поцеловал Леону в лоб.
– И все же, дорогая Леона, это оказалось не так тяжело, как должно было быть. Обнаружив это, я был потрясен. Сказалась отцовская наследственность. Но самое главное – с вами больше ничего не случится, а остальное я как-нибудь переживу. Останься тот человек жив, вам постоянно грозила бы опасность. – Истербрук высвободился из объятий Леоны и поднялся. Галантно протянув Леоне руку, он сказал: – Приглашаю вас прогуляться по площади. Уличный шум и городская суета, которые докучали мне, сейчас кажутся желанными, как никогда.
Глава 27
Дом и сад были погружены в тишину.
Эту ночь Кристиан провел с Леоной. Они не спеша предавались наслаждению в ее спальне. Сегодня между ними установилась особенная близость, какой никогда не бывало раньше.
Исполнив долг перед своим отцом, Леона успокоилась.
Сейчас, лежа в объятиях Кристиана, она думала только о нем. Ей хотелось навсегда запомнить его запах, вкус его губ, хотелось навечно запечатлеть приятные ощущения от прикосновений к его коже. Сегодня, отдаваясь Кристиану, Леона наслаждаясь каждым мгновением. Не позволяя даже маленькому облачку печали омрачить ее радость.
Эта радость имела горько-сладкий привкус и придавала остроту переживаниям. Леона надеялась, что Кристиан чувствует сейчас то же самое, что и она. Поцелуи и экстаз высшей точки ощущений был своего рода молчаливым разговором между ними, который в конце концов реализовался в словах. Сначала эти слова родились у Леоны в сердце, потом она произносила их мысленно, а в конечном итоге – когда они с Кристианом соединились в единое целое – Леона проговорила их вслух, ему на ухо:
– Я люблю вас – всего целиком. Ваши добродетели и ваши грехи, добро и зло, все, что есть в вас: смятение и нерешительность юного Эдмунда и властность обретшего зрелость Истербрука. Люблю вас такого, какой вы есть.
Тихо, чтобы не разбудить Истербрука, Леона поднялась с постели и накинула на плечи халат. Затем остановила взгляд на Кристиане. Он спал. Его длинные, до плеч, волосы разметались по подушке, придавая ему вид очаровательного дикаря. Сейчас, во сне, черты его лица смягчились и он казался Леоне спустившимся с небес черным ангелом.
Леона вышла из комнаты. Ей не хотелось омрачать воспоминания о прекрасной ночи с Кристианом грустными мыслями, которые посетили ее на рассвете. Она больше не может отгонять их от себя. Своей победой Леона обязана Истербруку. Она не ожидала, что он с таким рвением будет ей помогать. Хотя они не касались в разговоре этой темы, они оба знали, что ее победа обозначает для обоих неминуемую разлуку.