Восьмая личность
Шрифт:
– Классное место. Вы давно тут? – спрашивает Элла, замечая, что Навид отвлекся.
– Прошу прощения. – Он улыбается. Голос Кесси становится громче. Он треплет Эллу по коленке.
Навид подходит к Кесси и официантке и хлопает ладонью по стойке. Обе замолкают, с их лиц мгновенно слетает раздраженное выражение. Навид берет каждую за плечо и отправляет официантку к той группе мужчин.
«Мило, очень мило», – говорит Раннер.
Я наблюдаю, как Кесси наматывает на палец жесткий черный локон. Она угодливо кивает. Навид дружески пожимает ей руку и уходит, идет к двум другим членам нашей
Я поворачиваюсь к Элле.
– Мне надо идти, – говорю я.
– Ладно, позвоню тебе завтра. – Она улыбается. – Желаю повеселиться с Шоном.
– Так что, ты соглашаешься на работу здесь? – спрашиваю я.
– А почему бы нет? – беззаботно отвечает она, захмелев от прикосновений и лести Навида. – Он сказал, что я могу приступать с завтрашнего дня.
Я иду к Навиду и девицам. В отличие от Эллы я испытываю разочарование. Ее решение работать в «Электре» ложится тяжелым грузом на мое сердце. Она не понимает, что все это выглядит так, будто ее, как изголодавшегося котенка, накормил человек со склонностью причинять боль и манипулировать. Для меня от ее выбора плохо пахнет. Для меня – это начало чего-то нехорошего.
Раннер выходит на Свет и стучит мне по плечу.
«Тебе стоило бы понаблюдать за ним, – шепчет она. – Он в стельку пьян».
Сложенная из указательного и среднего пальцев буква «V» направляется сначала на мои глаза, потом на Навида. Она взглядом сверлит его спину. Когда она возвращается в Тело, я замечаю, что ее пальцы сложены в виде пистолета. Она дует на указательный палец, словно после меткого выстрела.
Глава 7. Дэниел Розенштайн
– Значит, вы видите мою дилемму? – спрашивает она.
– Вижу.
– Сначала куртка. Теперь этот клуб.
Пауза.
Она несколько раз ударяет пальцем по своей коленке. Действие, как я думаю, уменьшающее ее тревогу.
– Между вами существует связь, – говорю я, – что вполне объяснимо.
Она поднимает руки и снимает свитер. Запихивает его в кожаную сумку. Под свитером тоненький топ на бретельках, через который проглядывает бюстгальтер. Я вижу, как при дыхании очертания ее груди поднимаются и опускаются.
Сейчас она сидит с прямой спиной, коралловые губы приоткрыты, ноги скрещены. Руки лежат на подлокотниках.
– Да, я с ней связана, – говорит она. – Есть сотни мест, где она могла бы работать. И она хочет, чтобы я сегодня вечером снова пошла туда с ней.
– Ясно. А что с работой?
Она смотрит на меня, выражение на ее лице неожиданно становится мягче. Кажется, ей приятно, что я помню.
– Ну? – спрашиваю я.
Она словно чего-то ждет, улыбаясь. Она играет со мной.
– Меня взяли! – восклицает она. – Позвонил Джек и предложил мне работу. Сказал, что ему понравилось мое портфолио и то, как я говорила на собеседовании. Он считает, что из нас получится отличная команда.
– Мои поздравления, это здорово. – Я улыбаюсь.
– Спасибо. Приступаю на следующей неделе.
– Итак, новая работа и веселое свидание.
Она смотрит на меня из-под полуопущенных век. Застенчиво.
Пауза.
– Я – фотожурналист. Кто бы мог подумать? – Она улыбается.
Я улыбаюсь в ответ.
– Я так счастлива, – говорит она, наклоняясь вперед. – Я так долго наблюдала за работой Джека. Я, знаете ли, жду не дождусь, когда смогу ассистировать ему. Я многое хочу изменить, помочь сообществам наладить контакт друг с другом. С помощью своих фотографий рассказывать о важном.
Я киваю, поощряя ее.
– Есть нечто особенное в том, чтобы информировать людей. Знакомить их с фактами. Овладевать сценой. Вооружившись фотоаппаратом и расположившись на безопасном расстоянии, вникать в суть ситуации.
– Это самое расстояние, оно для тебя что-то значит? – спрашиваю я.
– Наверное. Когда располагаешь фотоаппарат между собой и тем, что ты снимаешь, появляется определенная автономия. Ты чувствуешь близость без страха, что кто-то или что-то поглотит тебя.
– Интересное слово – «поглотит», – говорю я.
Она откашливается и взмахивает руками. Спонтанное действие.
– Наверное, – говорит она.
Я жду. Впитываю ее оживленность и энтузиазм. От оптимизма у нее расширяются глаза; правда, которую она говорит, вдруг становится заразительной.
– А как свидание? – наконец спрашиваю я, помня о том, что надо двигаться дальше. Наша работа – марафон, а не спринт.
– Было очень весело.
Она опять улыбается, видимо, углубившись в воспоминания о событиях выходных: о медленной прогулке до «Курящего козла», где они с Шоном ели мидии с ямсом и плавающего краба и запивали все это вкуснейшим красным вином; о том, как он заметил ее робость и успокоил улыбкой; о долгих разговорах; о поездке в такси домой; о поцелуях; о том, как он поутру пек для нее блинчики, которые плавали в сливочном масле и сиропе – ее любимое блюдо.
Интересно то, что она пропустила тот этап, когда они занимались страстным сексом, но я заполнил пропуски. Позволил себе пофантазировать, как лихорадочно сплетаются два возбужденных молодых тела.
Алекса смотрит на литографию женщины с длинной шеей – она прислонена к окну – и сама вытягивает свою. В конечном итоге ее взгляд останавливается на картине у меня над головой.
– Одна из ваших пациенток? – Она указывает на картину.
– Да, – отвечаю я.
– Вам нравится? – спрашивает она. – Или вы повесили ее потому, что у вас не было выбора? Как-никак вам не приходится смотреть на нее.
Я продвигаюсь вперед в своем кресле, поворачиваюсь и смотрю на картину. Мое внимание приковано к утесам.
– Мне она нравится, – говорю я. – А тебе?
Ее мимика выражает сомнение.
– Гм, не знаю, – отвечает она.
– Почему?
– Уж больно она холодная. На нервы действует.
Я жестом предлагаю ей продолжать.
– Наводит меня на мысли о тех способах, какими я могла бы там уйти из жизни, – говорит она, скрещивая руки на груди.
Я откидываюсь на спинку кресла.