Восьмая нога бога
Шрифт:
В тот же миг прозвучало слово, некое высказывание. Или нет – скорее то была мысль, которая проникла в мое сознание прямо через позвоночник, как будто кто-то надавил пальцем и щекотно повел его вверх.
– Стойте.
Ниффт и Оломбо, бежавшие впереди отряда, встали как вкопанные перед самой рощицей, остальные застыли позади них. И вот из-за окутанных туманным коконом деревьев легкими танцевальными шажками вышел он: косматый черный паучище величиной с две боевых колесницы с упряжками вместе. Черные глаза маслянисто блестели от ночной сырости, капельки росы сверкающими бриллиантами осели на каждом волоске; щупальца
– Странники, каждый ваш шаг причиняет мне боль, ваша поклажа тяготит землю моего Родителя. Что вы за люди? И по какому делу пришли сюда? Отвечайте!
Я страшно удивилась, обнаружив, что мой голос нисколько не дрожит.
– Мы – отряд нунциев, доставляем, согласно закону, вверенный нам груз, а именно тело усопшего гражданина Хагии, в храм А-Рака под названием Эндон Тиоз.
– Я о таком храме не слышал, но вот этот человек, вот этот человек, что стоит здесь…
Щупальца паука поднялись и, дрожа, потянулись к Ниффту. Поначалу их движения были медленными и как будто неуверенными, однако самый их трепет как нельзя лучше выражал нарастающее негодование, которое прямо у нас на глазах перешло в ярость, ибо паук вскинулся на дыбы, а его гневно вибрирующая мысль наполнила наши головы:
– Ты! Ты осмелился попрать наш основной закон! Ты вор! Твоя аура выдает тебя – ты вор, и больше ничего! Вор до мозга костей!
Ниффт, пятясь, сошел с дороги и протянул вперед руки, точно в безмолвном протесте. О копье, древко которого сжимала его правая ладонь, он словно бы и думать забыл.
– Ты несправедлив ко мне, о божественный! – воскликнул он. – Ты более чем несправедлив! Неблагородство твоих подозрений уязвляет мою душу!
– Я никогда не ошибаюсь, – был неумолимый ответ. – Ты вор… а твои спутники… еще хуже… – Капли росы на шкуре паука блеснули, когда он сделал несколько шагов нам навстречу.
Ниффт, продолжая медленно отступать вверх по склону, воскликнул:
– Как видно, придется мне рассказать всю правду! – Он широко развел руки, будто показывая, что ему нечего скрывать, и одновременно словно бы случайно вскинул копье. – Никогда, о божественный, – честно глядя прямо на паука, продолжал Ниффт, – не упускал я возможности усовершенствоваться в искусстве преступного обогащения, которое и впрямь имеет нечто общее с тем, что в просторечии именуют воровством. Но это было в другой жизни и в другой стране! Вне всякого сомнения, твое божественное чувство справедливости возмущается не всяким воровством, совершенным где угодно и когда угодно, но лишь тем, что происходит здесь, на Хагии. Я же, в свою очередь, торжественно отрекаюсь от любых намерений украсть что-либо на этом острове! Одна только мысль о воровстве здесь…
И тут его копье взлетело в воздух. Даже я, ожидавшая этого броска, поразилась его мощи. Нечеловеческая быстрота не спасла паука: он кинулся на Ниффта в тот самый миг, когда тот послал копье вперед, но не успели его снабженные крючками ноги вновь коснуться земли, как металлическое жало прошило щетинистую тушу сразу за клыками и зарылось на половину своей длины в почву под ней. Вслед за тем копье Оломбо пробило глаз чудовища, а тут и я подоспела с мечом и отсекла клыки под самый корень.
Цепы его ног яростно молотили
– Отличная работа, изумительная работа, о мои прекрасные, несравненные нунции! Но дайте мне нанести последний удар, умоляю вас, позвольте мне прикончить его, ведь это еще не все!
Мы расступились, и она с разбегу заскочила на плоскую переднюю часть туловища паука, к которой крепились его лапы – теперь лишь кровоточащие обрубки.
– Видите, как легко отправить его на тот свет! – ликовала она, пиная обмякшее брюхо. – Тоже мне, боги! Тьфу! Иноземные чудовища, вот они кто, и убивать их – такая радость!
– Все, хватит, к вершине, – заторопилась я, – быстрее. На одну ночь такой работенки более чем достаточно.
– Сначала, – возразила Мав, – надо освободить украденные им души, а не то, когда его братцы или, чего доброго, папаша набредут на него здесь, они сожрут его. А вместе с ним и все, что он награбил за свою жизнь. – Вынутый из ножен тесак кровожадно сверкнул у нее в руке, но, -заметив наши недоуменные взгляды, она остановилась. – Похоже, вы прибыли на этот остров, ничего не зная о чудищах, которые тут заправляют. Ну так слушайте.
Верховная власть принадлежит старине А-Раку. Его отпрыски вырастают прямо на его теле, падают с него, как перезрелые многоногие фрукты, и тут же убегают в луга и долины, где охотятся и кормятся на приволье. Но рано или поздно каждый из них вернется в утробу Родителя. Обычно это происходит, когда отпрыски нагуливают достаточно веса и превращаются в угрозу для самого А-Рака, и тогда все, что они увидели, услышали, узнали и сожрали за свою жизнь, становится его достоянием. Этому срок должен был прийти лет через десять. Он и ему подобные укрепляют плоть дедушки А-Рака и расширяют его познания о той земле, на которой он воцарился.
Ну, а теперь вот этого, коли он мертв, сожрет первый из его собратьев, что на него набредет, и тогда призраки его жертв, которые сейчас наполняют его мешки для паутины, перейдут в брюхо другого чудовища. Но мы этого не допустим, и вот как!
Она соскочила с изуродованного трупа и поспешила к заостренному концу его живота. Ее тесак сверкнул раз, другой, волосатая луковица живота расселась надвое, треснули узенькие трубочки, из которых паук выпускал свою шелковую нить, и наружу вывалился целый ворох спутанных внутренностей, среди которых выделялись две прозрачные сферы: шелковые мешочки чудовища.
Мав подняла над головой тесак, с которого капала кровь.
– Встречайте свободу, о плененные духи! – пронзительно выкрикнула она и двумя мощными ударами разрубила мешочки надвое.
Невидимый смерч взвился в ночное небо, его беспокойные, недоступные глазу частицы вихрем носились в воздухе. Мы съежились, пытаясь укрыться от неожиданного напора чужих мыслей и чувств, которые на миг вытеснили наши собственные. В этой неразберихе я была уже не я, а зимняя луна, взбирающаяся в небо над лесом, последний спазм боли измученной и счастливой матери, услышавшей первый крик своего ребенка, строка песни на неизвестном мне языке, долгий поцелуй, кулачный боец, наносящий противнику смертельный удар, маленькая девочка в объятиях любящего отца, город в пурпурной дымке вечерних огней, крик в тиши ночных улиц, освежающее дуновение ветерка в летнюю жару…