Восьмое Небо
Шрифт:
Корди постаралась пошире открыть глаза, чтоб ветер выдул так и не родившиеся в них слезы. Ветер – хорошая штука против слез. Наверно, поэтому пираты никогда не плачут. У широко открытых глаз есть и другое преимущество – когда распахиваешь веки как можно шире, поневоле замечаешь все, что происходит вокруг.
Она заметила, как сбавившая ход баркентина, тоже уставшая от долгого бега, умиротворенно плывет среди облаков, как по заснеженному полю. Как вьются над ней верткие стайки мальков, как ветер нерешительно теребит обрывки канатов. Как…
– Врбыбыпрыгл… - один из порывов ветра показался ей шатающимся
– Помедленнее, «Малефакс», - проворчал Дядюшка Крунч, со скрипом поднимаясь на ноги, - У нас будет много времени, чтоб все рассказать, пока будем идти к Порт-Адамсу.
Корди вздохнула. Одной Розе ведомо, настоящая она ведьма или нет, но одно известно точно – если она хочет быть настоящим членом экипажа, придется научиться отвечать на вопросы. На самые неприятные и сложные вопросы, после которых вопросы наставниц из Академии покажутся не такими уж и гадкими.
– Я сама все расскажу, - решительно сказала она, - И Ринриетте тоже.
– Нет уж, - буркнул Дядюшка Крунч, растопыривая механическую пятерню, - Тебе, рыбеха, найдется другая работа. На, держи.
Он протянул ей что-то небольшое, с кулак размером, продолговатое, железное.
– Что это?
– Это швейная игла. Парусину найдешь в трюме. Приступай.
– К-к чему?
– К пошиву парусов, конечно. Зелья больше нет, чешуи тоже. А нам ведь нужны паруса, чтоб двигаться дальше. Не собираемся же мы висеть тут вечно! Давай, за работу, рыбеха. Следующую неделю ты будешь порядком занята. Если проголодаешься, можешь погрызть кнехт.
– Я поняла, Дядюшка Крунч.
Корди взяла иглу, поправила на голове шляпу и, бросив последний взгляд за борт, где закручивались потревоженные килем облака, похожие на прилипшие к стенкам комки манной каши, улыбнулась.
У этой улыбки был совершенно невероятный вкус – то ли как у ананасового пирога, то ли как у салата из омаров, то ли как у сливочного мороженого, то ли…
Спускаясь в трюм, она не услышала порыва ветра, который пронесся над палубой, шурша парусиной. Неудивительно, ветер этот был слаб и обманчив, отчего его шелеста не услышал никто из экипажа.
– Ведьмы, - прошелестел ветер ей вслед, - Ох уж эти юные ведьмы и их коты…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ БАРОНЕССЫ
…к вечеру, когда остовы догорающих вражеских кораблей
уже были с трудом различимы с палубы, я осмелился
спуститься в каюту адмирала и отдать должное его бесстрашию
в сегодняшней битве. К моему удивлению, адмирал принял
комплимент без всякого воодушевления, напротив, его глаза
негодующе сверкнули.
– Бесстрашие! – воскликнул он в сердцах, - О чем вы говорите,
мальчишка! Сегодня мне было страшно, как последнему юнкеру.
Я чуть не обмочил штаны, когда готландцы саданули главным
калибром! Если что-то и вело меня вперед, прямо на их пушки,
так это другой, куда
и свою страну!»
Тиммот О’Фэй, «Полвека в небе»
Когда они вошли, аппер уже заканчивал трапезу.
Судя по всему, на обед он предпочел нежнейшее филе голубого тунца и графин легкого белого вина. Теперь, когда от тунца остались лишь тонкие полупрозрачные кости на тарелке, а графин оказался опустошен наполовину, аппер выглядел как любой человек, преисполненный послеобеденной неги. Но человеком он не был. Даже бокал тончайшего каледонийского стекла в его неестественно грациозной руке с тонкими полупрозрачными пальцами выглядел грубым и безыскусным, как глиняная матросская кружка.
– Госпожа капитан! – увидев зашедших, он небрежно склонил голову, изображая поклон, - Очень рад, что вы сочли возможным принять мое скромное приглашение. Не желаете отобедать? Кухня здесь, конечно, посредственная, но запеченные в сметане карасики весьма недурны. Разумеется, вино из моих собственных запасов, иначе и быть не может. Всякий раз, когда я пробую то, что именуется вином на высоте ниже двадцати тысяч футов, мне кажется, что в стакан сцедили жижу со швабры, которой драили палубу!
К удивлению Шму Алая Шельма выглядела так, словно вела дела с апперами каждый день. Сдержанно кивнув в ответ, капитанесса шагнула внутрь комнаты, стряхивая с лацканов холодную облачную морось, обычную для здешних широт.
– Спасибо, я не голодна. Кроме того, стеснена во времени.
– Уже вечер, - спокойно заметил аппер, - Роза неблагосклонна к Порт-Адамсу, после полудня здесь не дождаться отвального ветра. Едва ли вы сможете отчалить раньше утра.
– И все же будет лучше, если мы сразу перейдем к делу.
Глаза у аппера цветом походили на согретую солнцем июньскую лазурь, которая бывает только высоко-высоко в небе, выше пятнадцати тысяч футов, а взгляд их казался мягким и невесомым, но Шму все равно сжалась, когда этот взгляд остановился на ней.
– Приятно встретить делового человека в этой части небесного океана. А это ваш первый помощник? Или суперкарго?
Кабинет трактира вдруг показался Шму тесным, как ее собственная каюта. Только там теснота приносила облегчение, здесь же ей вдруг стало не доставать воздуха. Захотелось юркнуть в какой-нибудь темный уголок и сжаться там. Единственное, что удержало ее – присутствие капитанессы.
– Баронесса фон Шмайлензингер, мой… специалист по контрактам. Но переговоры веду я.
– Превосходно. Насколько я понимаю, вы капитан трехмачтовой баркентины, стоящей в порту? Как ее… «Севрюга», кажется? И вы ищете работу.
– «Вобла», - поправила его Алая Шельма, - Все остальное верно.
Сняв алую треуголку, она устроилась за столом напротив аппера. Шму не решилась занять место рядом, застыла в полутемной части кабинета возле двери. Отчасти это было даже удобно – и аппер и капитанесса были перед ней как на ладони, что давало прекрасную возможность для наблюдения. Удивительно, но аппер даже на фоне субтильной капитанессы выглядел миниатюрным и стройным, сложенным так, точно в его теле вместо грубых человеческих костей были тонкие и невесомые рыбьи.