Восьмое Небо
Шрифт:
Габерон, прикрыв ладонью глаза от солнца, взглянул вверх. И Шму, еще мгновение назад ощущавшая себя окоченевшей глыбой льда, почувствовала, что тает в невесть откуда взявшемся жаре этих прищуренных темных глаз.
– Мое почтение, баронесса, - канонир изящно приложил руку к широкой груди, - Кажется, вы спасли мою шкуру и все, что к ней прилагается. С этого момента мое горячее сердце в ваших руках. Надеюсь, вы распорядитесь им наилучшим образом.
Он приложил ладонь к губам, чувственно поцеловал ее и махнул Шму. Кажется, в этом воздушном поцелуе было заложено больше силы, чем в двадцатифунтовом ядре. Шму испуганно пискнула,
– Отстань от девчонки!
– рассердился Дядюшка Крунч, - Чай не тебе чета. Тебе бы, зубоскалу, в Могадоре столичных вертихвосток смущать!
– Всего лишь благодарность, - невозмутимо заметил Габерон, - Кроме того, как доподлинно известно на многих островах Формандии, мои поцелуи обладают свойством исцелять душу и тело.
– В таком случае отправляйся в трюм и хорошенько расцелуй бочку со всех сторон, - буркнул Дядюшка Крунч, - Ее, наверно, разнесло в щепки. Пропала апперская икра…
Габерон помрачнел.
– Бочке, конечно, кранты. С такой-то высоты упасть. Что будем с икрой делать? Там же, небось, под списание все. Что полопалось, что с сором трюмным смешалось… Может, собьем новую бочку и досыпем щучьей икрой? Говорят, если покрасить ее чернилами, почти неотличима от осетровой. Я одолжу у капитанессы чернил, а ты раздобудешь щуку и…
Дядюшка Крунч склонился над канониром, холодно разглядывая его через глаза-линзы. Габерон мог выглядеть внушительным и даже огромным, но по сравнению с тяжело пыхтящей махиной голема казался тщедушным мальчишкой.
– Лет сорок назад губернатор одного из островов попытался надуть апперов. Скажем так, пересмотрел условия по заключенноум договору в одностороннем порядке. Вполне невинный трюк для купцов Унии. Знаешь, что сделали с ним апперы?
– Нагадили ему на голову? – буркнул Габерон, отворачиваясь, - Только не говори, что они этим не занимаются, сидя на своих островах…
– Они превратили его остров в каменное крошево и размешали в Мареве, - гулко произнес Дядюшка Крунч, - Так запросто, словно раздавили кусок щебня. Те немногие, что ведут дела с апперами, часто совершают одну и ту же ошибку. Забывают, что апперы – это не люди. И манера вести дела у них совершенно отличная от нашей…
– В таком случае, предложи свой вариант, - огрызнулся канонир, - Думаю, человеческая арифметика апперам вполне по силам. По крайней мере, в достаточной степени, что отличить тридцать от двадцати девяти!
Их спор прервал насмешливый голос «Малефакса».
– Заводите новый трос, олухи. Тренч передает, что бочка цела. Ваше счастье, что апперские бондари [125] не экономят на дереве.
Габерон сложил на груди знак Розы.
– Благодарение небесам! Неужели даже днище не вышибло?
125
Бондарь – мастер, делающий бочки.
– Тренч говорит, порядок. Затрещала, но выдержала. Роза любит дураков…
Дальше Шму их не слушала. Цепляясь негнущимися руками за стеньгу, забралась на самый верх мачты, откуда не было видно ни палубы, ни людей. Ей требовалось время, чтоб восстановить защитный покров Пустоты, а для этого лучше
Пустота умеет ждать как никто другой.
* * *
С последними бочками управились лишь к вечеру, когда пробило шесть склянок. К тому моменту, как весь груз оказался в трюме «Воблы», Габерон так осатанел от работы, стоившей ему свежих мозолей, что проклял скопом не только всех апперов, но и всех осетров, сколько бы их ни обитало в воздушном океане. Дядюшка Крунч молчал, но по тому, как тяжело гудят его сочленения и как утробно скрипят пружины в стальном чреве, было ясно, что он тоже находится не в самом добром расположении духа. Не лучше выглядел и Тренч – целый день проторчавший в затхлом трюме и возившийся с бочками, на палубу он выбрался перепачканным, смертельно уставшим и даже более молчаливым, чем обычно, Корди даже испугалась, не настиг ли его приступ инженерного помешательства.
– Отличная работа, - сдержанно заметил «Малефакс», наблюдая за тем, как все трое, пошатываясь, спускаются в кают-компанию, - Завтра, если вы не против, подъем на рассвете. Нам предстоит расставить все бочки по трюмным отделениям вдоль всего киля. Вы ведь не хотите идти с таким дифферентом на нос?..
– Дайте мне хоть одного аппера, - простонал Габерон, - Я буду бить его до тех пор, пока он сам не начнет нести икру…
– Десять тонн, - прогудел Дядюшка Крунч, - А ведь еще придется выгружать все это у Каллиопы…
Шму выждала еще добрых десять минут, прежде чем убедилась, что верхняя палуба «Воблы» в полном ее распоряжении. Но все равно ей потребовалось около четверти часа, чтоб набраться духу и спуститься с мачты. Идти было очень тяжело, к каждой ее ноге словно приковали якорной цепью по литому ядру.
Ночью корабль преобразился, и преображение это было жутким. Несмотря на яркие оранжевые языки сигнальных огней и холодный свет звезд «Вобла» в темноте стала совсем другой, незнакомой и пугающей. Темные силуэты мачт и рангоута сделались колючими, напоминающими то ли виселицы, то ли орудия пыток. Обычный скрип такелажа в темноте казался скрежетом чьих-то неупокоенных костей. Даже гребные колеса «Воблы», простоявшие много дней без движения, сейчас выглядели зловеще, точно громады изуверских языческих храмов…
В зыбком и тревожном лунном свете Шму виделись создания, слишком страшные даже для тварей, рожденных Маревом. Раздувшиеся каракатицы, спрятавшиеся среди такелажа и спускающие сверху щупальца, чтоб схватить ничего не подозревающего человека. Укрывающиеся между пристройками тысячерукие безглазые монстры. Полу-рыбы полу-люди с оскаленными пастями…
Когда-то бороться со страхом ей помогала Пустота. Она не могла подавить его полностью, но глухой черный покров помогал скрывать зазубренные ядовитые шипы страха, отчего он иногда делался почти что терпимым. А потом вдруг оказалось, что Пустота тоже уязвима. Что одно маленькое воспоминание из ее прошлой жизни, о которой она ничего не знала и не хотела знать, смогло проделать в могущественной Пустоте зияющую прореху - точно кто-то полоснул остро отточенным кинжалом по старому плащу.