Восьмое Небо
Шрифт:
Дядюшка Крунч вернулся в состояние тяжелой задумчивости. Кряхтя и лязгая внутренностями, он оторвал от фальшборта одинокую, невесть как забравшуюся туда устрицу, и стал разглядывать ее, с той же сосредоточенностью, с которой капитанесса разглядывала газеты. Шму подумалось о том, что силы в его механических лапах было достаточно для того, чтоб сокрушить тонкую раковину даже без хруста. Но Дядюшка Крунч не спешил этого делать. Потратив на непонятные Шму размышления еще несколько минут, он осторожно вернул устрицу на прежнее место.
– Тебя это беспокоит?
–
Дядюшка Крунч заскрежетал, разминая плечевые шарниры.
– Небось готовятся к каким-нибудь маневрам! Эти адмиралы с золотыми аксельбантами страсть как любят маневры! Закатывают их по любому поводу! Знали бы они, какие маневры их благородные супруги в это время устраивают в спальнях с младшими офицерами…
– А еще «Малефакс» отметил напряженность в магическом эфире. Корабли Унии стали общаться как-то… нервозно, если ты понимаешь, что я имею в виду. Из эфира исчезли пространные беседы и обычная капитанская болтовня. Стало куда меньше беззаботных песенок, до которых так охоч «Малефакс». Формандские и готландские корабли словно… не замечают друг друга. Все спешат прильнуть к островам и не задерживаются в небе сверх необходимости. Они ведут себя как потревоженный рыбий выводок.
– С чего бы им тревожиться?
– Это бы я и хотела знать! – Капитанесса отшвырнула газету. Ветер, только того и ждавший, подхватил ее над самой палубой, скрутил в хрустящий ком и отправил куда-то в небо. Ловить ее Алая Шельма не стала, лишь проследила взглядом за тем, как та растворяется в облаках, - Я не люблю, когда происходит что-то, чего я не понимаю. Вещи не меняются сами по себе. Как жаль, что на Порт-Адамсе не достать газет свежее, чем месячной давности! Уж из них мы бы что-нибудь да узнали…
– Говорю тебе, просто какому-то раззолоченному болвану из Адмиралтейства вздумалось поиграть в кораблики!
– Хотела бы я быть уверенной в этом.
– Пират следит за ветром, а не за газетами!
На капитанском мостике начался спор, в котором Шму не разбирала и половины сказанного. Капитанесса, старпом и гомункул сыпали названиями островов, которые ей ничего не говорили, вспоминали незнакомых ей людей и события, про которые она никогда не слышала. Шму быстро стало скучно. К тому же изнутри вновь что-то принялось теребить душу, точно голодный карп, пытающийся оторвать крошку. И Шму слишком хорошо знала, что.
Разжав руки, она скользнула вниз по мачте.
* * *
Жилая палуба оказалась безлюдной. Обнаружив это, Шму с облегчением перевела дух.
Ей совсем не улыбалось столкнуться здесь с Дядюшкой Крунчем или самой капитанессой. А если это будет Габерон?.. О Роза, взмолилась она, только не Габерон! Достаточно того, что ей делается
Шму вздрогнула, обнаружив, что одна из дверей приоткрыта. Каюта Тренча, сразу же определила она. Мало того, судя по доносящимся изнутри звукам, он сам находится внутри и занят каким-то делом. Это позволило Шму немного расслабиться – она знала, что увлеченный работой бортинженер не замечает ничего из происходящего вокруг него. Она не будет заглядывать внутрь, но если просто скользнуть взглядом, проходя мимо, это же не страшно?..
Каюта Тренча давно уже выполняла функции не только личного отсека со спальней, но и мастерской. Всего за несколько месяцев бортинженер перетащил в нее такое количество звенящих, лязгающих и перепачканных маслом штуковин, что оставалось лишь удивляться, где он выкроил место для койки.
Тренч работал. Он ожесточенно скрежетал каким-то хитрым ключом во внутренностях отливающего сталью аппарата, который взгромоздился в центре его каюты, огромный, как исполинская черепаха. Может, на него в очередной раз напал приступ безумного изобретательства? Шму, ежась от страха, осмелилась заглянуть в каюту еще раз, и убедилась, что бортинженер вполне в своем уме – взгляд его был ожесточен, но вполне осознан. Значит, изобретает не музыкальную терку для сыра и не аппарат для надевания шпор, а…
Увидев тусклый металлический глаз, закатившийся в угол каюты, Шму поняла, чем он занят. Это был глаз механического убийцы с «Барракуды», которого она видела лишь раз в жизни, после возвращения капитанессы на борт «Воблы».
Ругаясь себе под нос, Тренч медленно разбирал стальное чудовище на части, обнажая под тусклыми бронепластинами сложные механические потроха, состоящие из тонких передаточных валов, подшипников, ступиц и бронзовых молоточков. Судя по тому, что он то и дело поминал розанную тлю, работа шла нелегко. Но Шму скорее сиганула бы по собственной воле в Марево, чем вмешалась бы в нее или выдала свое присутствие. Отшатнувшись от двери, она бесшумно бросилась бегом прочь по жилой палубе.
По счастью, дверь Корди располагалась не так далеко от трапа. Шму, в мелочах знавшая устройство почти всех отсеков баркентины, узнала бы ее даже без корявой надписи «ЗДЕЗЬ ЖЕВУТ ВЕДЬМЫ», нацарапанной на переборке. Но ей все равно потребовалось несколько минут ожидания перед ней, чтоб полностью взять под контроль сердцебиение и дыхание.
Шму осторожно поскреблась в дверь – стучать в нее не хватило духу. Но этого, по счастью, оказалось достаточно. В глубине каюты простучали ведьминские сапоги – и дверь, скрипнув, отворилась. Шму попыталась было улыбнуться, молясь и Розе и Пустоте, чтоб улыбка вышла приветливой, но по боли в мигом онемевших щеках поняла, что вместо улыбки опять вышла какая-то гримаса.