Восьмое Небо
Шрифт:
Десятки тысяч тонн изогнутого, перекрученного, застывшего в невозможных и противоестественных формах металла, который каким-то образом остался висеть в воздухе, освободившись от каменной кожуры – словно вызревший внутри острова страшный уродливый плод. Сравнение это казалось еще более уместным из-за окраски странного корабля – неравномерной, багряно-черной, хорошо видимой даже сквозь густую каледонийскую облачность.
Дядюшка Крунч безотчетно сложил грузовые захваты в подобие символа Розы.
Спасительница и покровительница всех небоходов, владетельница бескрайнего небесного океана,
Однако молитва затихла сама собой. На палубе «Воблы» тоже заметили страшного незнакомца.
– Святые сардинки!
– выдохнула где-то наверху Корди. Канат, тащивший голема наверх, сразу сбавил скорость, - Это еще что такое? Ринни! Габерон! Посмотрите на это! Ну и страшило! Это что, корабль дауни?
– Нет, корюшка, это не дауни, - Габерон утратил интерес к шуткам, дурной знак, - Даже дауни не строят ничего столь уродливого. Я не знаю, что это. Если на то пошло, я вообще не знаю, как эта штука держится в воздухе.
– Хватит молоть языками! – рассердился Дядюшка Крунч, все еще болтавшийся в петле, - Втяните меня на корабль! И заводите пары немедля!
Ему не пришлось долго ждать – сосредоточенными усилиями его втянули на корабль, хоть и не без труда. Барахтаясь у борта и тщетно пытаясь зацепить планшир непослушными захватами, Дядюшка Крунч успел трижды проклясть все ветра до единого. Старое тело противилось, после встряски на острове и поспешного бегства его внутренности звенели, словно содержимое котомки Тренча, а броневые пластины покрылись свежими вмятинами. Правая нога вновь подвела. Дядюшка Крунч не ступил на палубу баркентины с достоинством, как полагается небесному волку, а скорее рухнул бесформенной грудой.
Впрочем, этот конфуз никто не заметил. Вся Паточная Банда, собравшаяся на верхней палубе, приникла к планширу, разглядывая явившееся из обломком Эребуса стальное чудовище. Даже Габерон, к сломанной ноге которого Шму заканчивала привязывать самодельные лубки, не смог побороть искушения.
– Нет, это не дауни, - пробормотал он, - Это вообще ни на что не похоже. Словно его построили дикари с южных широт…
– Дикари летают на деревянных пирогах, а не стальных кораблях! – презрительно заметил Дядюшка Крунч, поднимаясь на ноги, но внутренне согласился с канониром.
Было в стальном чудовище, висящем в двухстах футах под ними, что-то такое, что наводило на мысли о дикарях-каннибалах, ритуальных плясках и страшных, изрезанных ножами, идолах. Возможно, презрение к чистым формам, которое было заложено создателем… Что-то первобытно-дикое, кровожадное, бессмысленное, что-то, что царило в мире еще до того, как зажглись первые звезды…
– Ты сказал, клад моего деда не пропал, - медленно произнесла Ринриетта, - Что ты имел в виду, дядюшка?
Капитанесса не успела снять с себя лохмотья, в которые превратился щегольской алый китель. Она стояла на ногах только потому, что держалась за леер, а лицо было густо покрыто сочащимися кровью отметинами, но ее глаза были глазами Алой Шельмы, а значит, у него не было права ей лгать.
Он лишь пропустил воздух через вентиляционные решетки шлема, чтобы изобразить что-то похожее на тяжелый человеческий вздох.
–
– Это?.. – капитанесса перевела взгляд на огромное железное чудище, - Постой, ты ведь не хочешь…
– Это он, - безжалостно произнес он, чувствуя, как плавятся внутренности от отвращения к самому себе, - Я думаю, это и есть «Аргест».
Ринриетта отшатнулась от него с ужасом в глазах.
– Нет! Это не мой «Аргест»!
Она должна была знать правду. Обязанность первого помощника – докладывать обо всем капитану. И от этой обязанности у него нет права отстраниться, как у прочих членов команды. Дядюшка Крунч знал, что взгляд его линз невыразителен, но все равно сфокусировался на глазах Алой Шельмы, посветлевших от ужаса, как предрассветное небо.
– Он уже перестал быть твоим, Ринриетта. Его хозяином стало «Восьмое Небо». И судя по тому, что я вижу, семь лет они потратили не впустую.
– Нет! – Ринриетта топнула ногой по палубе, - «Малефакс!»
– Тут, преле…
– Что ты видишь?
Дядюшка Крунч чувствовал его смущение, растворенное в воздухе.
– Вполне допускаю, что первый помощник прав. К сожалению, никто из вас не видит в магическом спектре, иначе вы ужаснулись бы еще сильнее.
– В нем… много магии?
– Много магии? – с неприятным смешком переспросил «Малефакс», - В нем больше магии, чем рассеяно во всем небесном пространстве Каледонии. Он… Это словно гигантская грозовая туча, собравшая в себе разряд чудовищной мощи. Мне сложно описать это в доступных вам терминах. Сверхбольшая сила, стянутая в сверхмалую форму. Этот корабль прямо пышет энергией, излучая ее в окружающее пространство.
Алая Шельма застонала.
– Почему ты не заметил этого раньше? Ты мог почувствовать! Ты мог…
– Виноват, капитанесса, - смиренно ответил гомункул, - Но на подлете к Эребусу я не ощущал ничего подобного. Скорее всего, оно… он спал. Гибель острова разбудила его. И теперь он медленно просыпается, наполняясь силой.
Дядюшка Крунч и сам это чувствовал, несмотря на то, что не обладал тончайшей чувствительностью гомункула к возмущениям в магическом эфире. Вокруг чудовищного багряно-черного корабля воздух казался более плотным, насыщенным невидимыми разрядами, как вокруг мистера Роузберри.
– Полный ход, «Малефакс»! – приказал он, - Я не хочу, чтобы «Вобла» была рядом, когда эта штука окончательно проснется!
– Делаю все, что могу, - покорно отозвался тот, - Набираем высоту и берем новый курс, но на это надо некоторое время.
Он был прав, чудовищный корабль мало-помалу делался меньше, укрываясь легкой дымкой облаков. Но облегчения Дядюшка Крунч от этого не испытывал. То же самое, что укрывать тонким кисейным платком лежащий рядом с тобой пистолет.
«Вобла» оживала, расправляя паруса. Кливера на носу надувались, вбирая в себя трепещущую силу ветра, на гроте и бизани медленно опускались стакселя. Корди и Шму сновали по рангоуту, помогая парусам – «Малефакс» еще был слишком слаб, чтоб в полной мере управлять всей оснасткой. Мистер Хнумр, принимая это за веселую игру, карабкался следом за ними, испуская тревожные щелчки всякий раз, когда его забывали подождать.