Восьмой дневник
Шрифт:
Зря в любом стихе и каждой песне
рифма так нас манит и томит:
рифма – детонатор, только если
в тексте содержался динамит.
Ничтожная участь нам как ни грози,
а небо в ночи как ни звёздно,
мы так извозились в житейской грязи,
что нам воспарять уже поздно.
Невежество моё разнообразно –
не зря себя на книгах мы пасём,
поэтому
знать буду ничего, но обо всём.
Должно быть, видит Божье око,
сыскав меня в пустой пивной,
что мне нигде не одиноко,
поскольку всюду я со мной.
А с важными людьми контакт имея,
я делаю роскошное лицо,
как будто я компьютера умнее
и круче, чем варёное яйцо.
Когда небо подёрнулось тучами
и на душу надвинулась мгла –
хорошо в этом пакостном случае,
чтобы выпивка в доме была.
Творец не лишён интереса,
глядит Он и думает: бля,
убойная сила прогресса
растёт на планете Земля.
Сегодня долго думал я о том,
что всяко было, даже приключения,
но делается жизнь пустым листом
в конце её бурливого течения.
Стыд меня с утра сегодня гложет
и уже покоя мне не даст:
глупо – сочинять буквально то же,
что уже сказал Экклезиаст.
Как-то юную деву на танец
пригласил молодой ницшеанец,
но девица ответила хмуро:
«Извините, я жду Эпикура».
Надо срочно проблемы житейские
разрешать, собираясь в дорогу,
ибо жадные воды летейские
ощутимо прилили к порогу.
Я в юдоль эту вжился земную,
я купаюсь в её новостях,
но и к тем уже нынче ревную,
кто сидит у Хайяма в гостях.
Я замкнуто живу, светло и пресно,
ничто не нарушает мой уют,
вокруг моей лачуги повсеместно
куют и пишут, лепят и поют.
Сегодня обнаружилось жестоко,
что стёрлась вековечная граница:
проснулись обитатели Востока,
и Западу придётся потесниться.
Те же, что всегда, дела земные,
той же лжи такие же букеты,
только стали варвары иные,
и у них не копья, а ракеты.
Идея мне важнее звука,
меж них – естественный провал;
их сочетать – такая мука,
что лучше я бы рисовал.
Когда приходит угасание,
любовь особо много значит,
и с нею легче прикасание
к тому, что мучит и маячит.
Мне наплевать на пересуды,
мне свыше послан дивный дар
любить прозрачные сосуды
за их божественный нектар.
Хотя давно оставил я работу
и чистой ленью дышит моя келья,
из разных дней недели я субботу
люблю за узаконенность безделья.
Курортные целебны процедуры,
являет медицина чудеса,
и дамы необъятной кубатуры
гуляют, избывая телеса.
Неподалёку бил фонтан,
и звуки водного кишения
вливались в ухо, как тамтам
во время жертвоприношения.
Бывал почти герой, бывал ничтожен,
а сам собой тогда лишь оставался,
когда, несложным текстом заворожен,
писательскому блуду предавался.
Нету знаний типа эрудиции,
нету слуха, вкуса и тактичности,
а с утра желание напиться –
признак деградирующей личности.
Я покидал курортный городок
с его очарованьем благодатным,
и лёгкий возле сердца холодок
повеял сожалением невнятным.
Поскольку мыслю я несложно,
то принял с возрастом решение:
улучшить мир нельзя, но можно
к нему улучшить отношение.
А когда мы исчезнем, как не были, –
нету чуда в обычном явлении, –
то сродни безразличию мебели
будет память о нас в населении.
И жизнь искрит неслабо,
и ладится игра,
досталась если баба
из верного ребра.
Лукавая премудрость не по мне,
она не высветляет тёмных пятен;
замешен век на крови и говне,
а разуму – враждебен и невнятен.
Ещё Россия толком не изучена:
покорство соблюдая терпеливо,
ограблена, унижена, измучена,
однако же спесива и хвастлива.
Всё, чего мне в жизни не хватало,
очень даже просто перечислить:
не было в характере металла,
не было желанья трезво мыслить.
Когда я устаю от вялой прозы,
то с радостной душой опять и вновь